— Мне казалось, тебе хорошо. — Абдулов был опечален и, пожалуй, чуть-чуть оскорблен. Он думал, Алина наслаждается тихой уединенной жизнью на даче вместе с ним. Разве он не сделал все для этого? Она так любила нежиться по утрам в постели, пить кофе с принесенного им в спальню подноса, сидеть вечером у огня на лужайке, подправляя кочергой чурки в мангале, так упивалась настурциями. Выяснилось, что он очень плохо представляет, что при этом творится в головке любовницы. Партизанка…
— Алина, — мягко начал он. — Это неблагоразумно. В конце концов, пока так и не выяснили, почему в тебя кто-то стрелял. Я боюсь за тебя и никуда отсюда не отпущу. Тебе надо побыть вдали от всего. Не говори мне о работе — работа не убежит.
— Почему стреляли, почему стреляли… По ошибке, очевидно же! Что же мне теперь, до конца жизни где-то прятаться? — Алина в нетерпении вскочила с кресла, поставив мешавшую чашку с чаем прямо на пол.
Абдуловский тон — мягкий, осторожный, как будто он обращался к душевнобольной, — вывел ее из себя. Его тон убедил ее в том, в чем она еще секунду назад не была уверена, — она уедет. Притом сейчас же, сию минуту. И опять он о том несчастном случае! Ей так хочется о нем забыть, как он не понимает. Алина кинулась наверх, в спальню, чтобы собрать вещи.
— Подожди! — крикнул ей вслед Абдулов. — Подожди! Пусть они найдут убийцу Олега! Пусть найдут того, кто на тебя покушался! Дай им время! Это важно!
Алина, не прекращая карабкаться наверх, саркастически рассмеялась:
— Найдут они, как же!
— Ты еще не знаешь… — взволнованно выкрикнул ей в спину Абдулов. — Соловей убита!
Алина застыла на середине лестницы.
— Соловей убита, — повторил он. — Теперь понимаешь, что не надо ехать в Москву? Теперь понимаешь, почему я тебя отговаривал?
— Но почему? — спросила после продолжительной паузы Алина ошарашенно, она как стояла, так и села на ступеньки. — Что происходит?
— Я не знаю, — ответил Абдулов. — Обстоятельства самые дикие, необъяснимые. Ее нашли в каком-то темном переулке с перерезанным — прости! — горлом. (На этих словах Алина побледнела так, что Абдулову стало за нее страшно и он заколебался — продолжать ли говорить или остановиться, но решил продолжить, надо наконец все ей сказать, его тоже тяготит эта тайна между ними.) В странном наряде. Менты утверждают, что она подрабатывала проституцией… (Алина схватилась за голову.) Алина, успокойся, это неточно! Ты же знаешь ментов — наворотят вранья, чтобы выглядеть поавторитетнее. Особенно когда у них в руках никаких ниточек — а это, как я понимаю, тот самый случай.
— Давно? Ее уже похоронили? (Абдулов кивнул.) И ты мне ничего не сказал… Как ты мог?
— Алина, — с трудом, как будто проглатывая раздирающий горло черствый кусок хлеба, проговорил Аркадий, — я боялся за тебя. И сейчас боюсь.
— Нет, — Алина говорила ровно, монотонно, как в трансе. — Что-то другое…
— Что другое? — опешил Абдулов.
«О чем она? Заговаривается… Немудрено. Она столько пережила за последние дни. Ох, нужно было ее увезти подальше — в Испанию, в Италию, как я первоначально планировал. Отвезти к врачам, к лучшему психотерапевту. Кинуться за помощью к Кечину — у него пол-Академии медицинских наук — знакомые».
— Ты… — повторяла Алина. — Что-то другое. Другое… Ты не просто так держал меня в неведении. Ты… — Она подняла глаза и изумленно и изучающе всматривалась в лицо любовника. — У тебя с Соловей был роман. Вот что другое. Как я раньше не догадалась…
— Ты что? — упавшим голосом пролепетал Абдулов, этого он никак не ожидал. — Мы терпеть друг друга не могли, это все знают.
— Потому и не могли, — все так же ровно констатировала Алина. — А что касается «всех», то «все» как раз ничего не знают. Каким-то образом вы ухитрились сохранить ваш короткий, по-видимому, — правда? — роман втайне, что почти невозможно. Как ты ухитрился? Впрочем, наверное, это Соловей. Она очень способная. Была…
Она не могла объяснить, как ей такое пришло в голову. Но она не сомневалась, что ее догадка верна. Осенило — и все.
— Алина, — попытался рассмеяться Абдулов, что у него не очень-то получилось. — Это смешно…
