Как я путешествовал по Алтаю - страница 36

Шрифт
Интервал

стр.

Хлеба там не сеют, все заняты скотоводством. За отарами овец и за табунами резвых коней ходят и дети и старухи, и каждый из пастухов — отличный наездник.

Пожалуй, нигде на Алтае не ценят так хорошего джигита, как в Кош-Агаче. А джигиту конь в радость, и должен он на нём покрасоваться. Отсюда и обычай джигитов: устраивать свой весёлый спортивный праздник — день пастуха.

Приехали мы в Кош-Агач на рассвете, а там шум и гам, как на ярмарке. Машина по улице не проходит: людей —.тысячи, а коней — и того больше. И кони не только колхозные: там у каждого чабана пять, семь, а то и десять своих добрых коней.

Прибыли чабаны на праздник семьями. Мальчишку или девчонку и в седле не видать, так мал, а сидит крепко, цепко, как пенёк, за ноги не стащишь.

Протолкались мы в чайную, напились кумыса и двинулись на другой берег речки Тархаты. А там и земли не видно под копытами коней: уже в полном сборе армия джигитов. И все кричат, себя и коней горячат. Кони храпят, поддают задними копытами, вскидывают передние ноги. Молодые и самые горячие хлопцы друг перед другом похваляются, бросаются по полю наперегонки в клубах пыли. Словом, жарко и весело!

Приехали наконец судьи — белобородые старики в новых халатах, в жёлтых мягких сапожках, председатели колхозов, кое-кто из районного начальства, навели порядок.

Выставили кош-агачцы по два скакуна от каждого колхоза. Рысаки — огонь, из местных, но скрещены с конями буденовской породы. На месте не стоят, грызут удила, из глаз искры, на груди вены — как канаты, холки — в алых лентах, сёдла — в серебре.

Ну, и взяли рысаки со старта, словно земли не касаются, как птицы. А джигиты, которые возле нас остались, давай кричать, гикать, свистать, стрелять. И всё смешалось: судей оттеснили, меня едва не задавили.

Судьи снова навели порядок, и молодёжь затихла, как только показалась далеко пыль на равнине и ветерок стал доносить дробный стук копыт. То возвращались джигиты, которые уже прошли пятнадцать километров.

К победителю большой толпой ринулись пешие. Они выхватили его из седла, понесли, понесли, да так подкинули, что улетел он под облака. К счастью, облака шли рядом: встань на седло — рукой дотянешься!..

Пожалуй, не нашли бы мы Яманова на этом многолюдном и шумном празднике. Но он пришёл к финишу третьим. Все наперебой закричали его фамилию, и мы не сводили с него глаз, пока его качали и угощали кумысом из бурдюка.

Это был молодой алтаец в зелёной куртке и мягких кожаных сапогах. На смолисто-чёрных волосах просто чудом удерживалась фуражка, в руке у него была свитая тонкой косичкой новая плётка, а рукояткой для неё служила передняя лапка косули, с острыми жёлтыми копытцами. Широкое, скуластое лицо пылало, глаза блестели.

Мы выбрали подходящий момент и протиснулись к нему, усердно работая локтями. Под впечатлением горячей скачки, счастливый от победы на празднике, он согласился стать проводником.

Урмат Яманов велел отцу перегнать коня в табун, а сам поехал с нами.

Михаил Афанасьевич правильно звал нас к устью Курая. Только там доводилось Урмату видеть какой-то необычный цветок, который растёт почти в снегу. Правда, Урмат к нему не приглядывался, потому что всякий раз мешала непогода, словно дождь и метель старались укрыть тот цветок от людского взгляда.

Но тропу туда, к далёким снежным вершинам, Урмат знал хорошо. И часа через три он вывел нас за облака, к болотистой, топкой площадке.

Оттуда открылись нам необозримые хребты Алтая — Ангулакский, Курайский, Чулышманский и Южно-Чуйский с пепельно-серой вершиной Ирбис-Тау. На востоке, за пограничным Русским шатром, светилась снежная монгольская гора Кийтын, а на юго-западе сверкала на солнце двуглавая величественная Белуха. Заснежённые хребты убегали волнами а над ними царило безмолвие Арктики. Только под горой Актру-Баш вился дымок над альпийским лагерем спортсменов.

Под ногами у нас проплыло облако, и из него валил дождь. И где-то над ручьём, далеко-далеко внизу, осколками рассыпались радуги.

Урмат сказал, что надо сойти с тропы и по отвесной скале лезть выше, где лежат снега.

Михаил Афанасьевич не смог взять подъём, за Урматом пошёл только я, цепляясь за выступы, с трудом переводя дух в разрежённом холодном воздухе.


стр.

Похожие книги