Я включил телевизор – решил окунуться в утреннее дерьмо. Какой-то работяга уверял, что его жена соблазнила его вступить в брак, выдав силиконовые сиськи за настоящие. Жена же заявляла, что грудь у нее от природы такая, а зрители голосовали по этому вопросу. Подавляющее большинство, а если точно, девяносто шесть процентов зрителей решили, что сиськи все-таки искусственные. Было объявлено, что муж и зрители не ошиблись: сиськи и впрямь фальшивые!
Во второй части программы две женщины обсуждали, может ли трахаться мужик, у которого нет половины черепа. Одна – жена этого мужика, другая – его подружка. Обе из рабочего класса. Судя по всему, они хотели сказать, что человеку с половиной черепа нечего ловить на стороне, надо дома сидеть и лить горючие слезы.
Пока женщины переругивались, тот самый мужчина довольно улыбался. Он был рад, что попал на телевидение. Жена рассказывала, что, когда они занимаются любовью, этот извращенец вынимает из черепа металлическую пластину и показывает ей свои мозги.
– Все равно я его люблю, – говорила она. – Надеюсь, ребенок от него.
– Ребенок?! – взвизгнула подружка. – Какой ребенок?!
Ни о каком ребенке раньше она слыхом не слыхивала. Подружка расплакалась. Жена торжествовала. Мужик вынул из черепа стальную пластину и представил на обозрение свой мозг. Зрители ахнули.
Потом настало время новостей. Главная новость: на Ближнем Востоке убили британского корреспондента. Почему-то зрители должны были ценить его жизнь выше, чем жизни миллионов мирных арабов, которые погибли в ходе военных действий. Вроде как арабов убивать можно, а вот жизнь белого журналиста – святое.
Я сидел, погруженный в скорбь, и в голове у меня звучал голос Каро. Ее мысли стали моими.
В надежде раздобыть немного валиума я отправился к врачу. Терапевт оказался милым старичком с отеческими интонациями в голосе. Его поседевшие волосы, аккуратно разделенные на косой пробор, готовили отступление с головы, а прическу (как и костюм) врач не менял, вероятно, со времен студенчества.
– На что жалуемся?
– Не могу дышать.
– И все же вы дышите, – мягко поправил меня доктор. – Не дышат только трупы.
– У меня наверняка гипертония. От гипертонии умирают, да?
Врач криво усмехнулся.
– Мистер Мэдден, вам приходилось встречать выражение «Слышал звон, да не знает, где он»?
– Да, доктор.
– И что, по-вашему, оно означает?
– Что врачи, несведущие в своей профессии, очень опасны.
Доктор вздохнул, измерил мне давление, послушал сердце.
– Пульс немножко ускорен, а так все в норме. Постарайтесь расслабиться.
– Простите?
– Вы вспотели, вас бьет дрожь… Что случилось?
– Я надеялся, это вы мне скажете.
Врач заглянул мне в глаза.
– Вы что-то приняли?
– Нет. Но не отказался бы.
Он оторопел.
– Позвольте вас уверить: наркомания – не повод для шуток. Вы случайно не из-за женщины переживаете?
– Откуда вы знаете?
– Скажем так: я прожил подольше вашего.
– Можете что-нибудь мне выписать? Успокоиться бы…
– Вы влюблены, мой мальчик. – Доктор мягко улыбнулся. – Здесь вам ни одно лекарство в мире не поможет. Вы с ней говорили?
– Да. Но все без толку. – Он кивал – так, как будто наперед знал, что я скажу. – Она такое требует!..
– Как и все женщины.
– Думаете, стоит к ней вернуться?
– Если вам от разрыва так плохо, определенно да.
Каро знала распорядок отца назубок. По понедельникам Эйлин возила Гордона в бассейн. Кардиолог, видите ли, сказал, что это подходящее упражнение для престарелых ублюдков.
Мы поставили машину за углом и дружно пригнулись, когда мимо проехал «ровер» Гордона. Я успел заметить на пассажирском сиденье Эйлин – бледную и подтянутую. Гордон хмуро налегал на руль. Машина миновала нас с оглушительным треском. Я высунулся из окна: левое зеркало «фиата» отломилось и разлетелось на сотню осколков.
– Этот недоумок мне зеркало снес! И даже не остановился!
– Если бы он останавливался каждый раз, когда сносит зеркало, – философски заметила Каро, – он бы никуда не доехал.
– Но мы же встали на другой стороне этой гребаной улицы! Его паршивая машина двадцать раз могла проехать!.. Идиот!
– Ну вот, теперь ты понял? – осведомилась Каро.
