– Давай!
– Что ты делаешь?
– А то ты не видишь.
– Лезешь в ботанический сад без билета?
– Поразительно, Холмс!
– Я бы лучше заплатил.
– Не дури. Тут за билеты три шкуры дерут.
Чувствуя себя последним оборванцем, я последовал за ней, и мы проникли в сад через дыру в заборе. Вот так Каро и жила: не открывала дверь, не подходила к телефону, ловчила и пряталась от налоговиков и кредиторов.
Мы посидели – глядя на реку, жевали орехи с шоколадом, – затем медленно пошли вдоль череды скамеек. Каждая была посвящена кому-нибудь, кто любил гулять в этом саду. На ум пришла песенка «Все круто» группы «Сирены» – моя любимая.
Куда ни повернусь,
Куда я ни пойду,
Я вижу тех, кто рай обрел
В том лондонском саду.
Все мужчины и почти все женщины оборачивались на Каро и улыбались. Так же было и когда нам едва исполнилось семнадцать. Другой бы, наверное, загордился от общества столь блистательной особы, я же всегда чувствовал себя не в своей тарелке от внимания, которое выпадало на ее долю. Мне было бы проще, если бы она производила впечатление Лона Чейни в роли Призрака Оперы, а ее истинную красоту мог разглядеть я один.
У сосен возле домика королевы Шарлоты Каро остановилась покормить белок. Пушистые грызуны так привыкли к ней, что ели прямо из рук. Я последовал ее примеру, и вскоре белки брали орехи и у меня. Одна белка соображала довольно туго и каждый раз не успевала схватить орех. Я не оставлял надежду накормить беднягу, присел на корточки и протянул руку. До белки наконец дошло, и она приблизилась ко мне.
– Осторожно! – предупредила меня Каро. – По-моему, у нее с головой не все в порядке.
Я не внял уговорам. Белка обнюхала мою левую руку, затем взялась за большой палец и вонзила в него зубы. Боль была мгновенной и ошеломляющей. Я подскочил и заорал от боли. Грызун висел у меня на пальце, как какое-то идиотское украшение. Через несколько секунд он упал, но эти секунды показались мне такими же длинными, как гитарное соло семидесятых.
Я обернул палец салфеткой. Бумага тут же пропиталась кровью, словно промокашка, и в долю секунды стала красной.
Произошедшее будто парализовало Каро. Она прижала руку ко рту и скрестила ноги. В школе все было так же: проявление жестокости ее возбуждало. Не знаю, часто ли такое бывает. Может, все женщины возбуждаются при виде крови. Может, публичные казни – всего лишь способ испытать оргазм. А что, интересная мысль.
– Не тянешь на Франциска Ассизского, да? – спросила Каро.
Она сняла шарф и перевязала мне палец.
Мы погуляли еще немного, потом зашли выпить кофе в кафе в оранжерее. Большое кафе смахивало на пещеру, по залу отдавался перезвон ножей и посуды. Палец разрывался от боли, но я молчал, боясь сойти за нытика.
– А что с твоими песнями? – поинтересовалась Каро. – Я думала, ты станешь рок-звездой.
– Не смог подобрать подходящих музыкантов, – признался я. – Все кандидаты либо ненавидели мои идеи, либо валялись в постели.
– Значит, теперь тебе двадцать три года, и ты считаешь, что жизнь пошла коту под хвост. Что ж, ты нашел единомышленников.
– Наверное, я взрослею, – сказал я. – Вот включаю телик, вижу какую-нибудь группу и понимаю, что это просто сборище позеров. Не на что смотреть. Все достойные люди умерли. Наверное, последним настоящим рокером был Курт Кобейн.
– Назови-ка пять рок-н-ролльных самоубийств всех времен и народов.
– Хороший вопрос, – кивнул я, не задумываясь. – Несчастные случаи не в счет?
– Не в счет.
– Ну тогда… Пятое место – Брайан Эпштайн. Четвертое – Майкл Хатченс. Третье – Иен Кертис. Второе – Ник Дрейк. Ну и первое место – Курт Кобейн.
– О как! – Каро рассмеялась. – Вот тебе еще список.
Она подошла к прилавку, взяла ручку и обрывок бумаги. Села, нацарапала несколько строк и передала листок мне. На нем значилось три имени.
– Это еще что? – удивился я.
– Мой личный список, – пояснила Каро. – Список людей, которых ты должен ради меня убить.
Я рассмеялся. Каро сохранила серьезность.
– Ты говоришь, что любишь меня, но едва я прошу о малейшем одолжении, как сразу складываешь лапки. Что это за любовь? Вот Хитклифф пошел бы на убийство ради Кэти?
