В память об этом событии из рук знаменитого каллиграфа Германа Цапфа вышла новая гарнитура арабского шрифта.
Что это означает? Пожалуй, главное: искусство не просто безделица, а часть нашей жизни, притом очень важная часть! В искусстве художник находит опору, поддержку и даже спасение.
Ты испытал стресс, ты устал и чем-то обеспокоен: возьми перо, займись каллиграфией, и через пять, десять минут после того, как ты напишешь несколько фраз, несколько букв, ты почувствуешь, как гармония и ясность вернутся, ты успокоишься, буквы восстановят душевный порядок. Ты увидишь, что красота создает гармонию не только на бумаге, но и в твоей душе.
Для занятий каллиграфией подойдут различные перья, кисти, тушь. Но если нет перьев, нет кистей? Не тушуйся! Всем чем угодно ты можешь упражняться в каллиграфии!
Поэт и каллиграф XIII века Якут Мустасими, уроженец Абиссинии, скрываясь в деревенском доме от грабивших Багдад монгольских войск, оказался без инструментов и материалов. Это не смутило мастера. Терзаясь вынужденным бездельем, он макнул в чернила указательный палец и написал стихи на полотенце так, что все диву давались.
Низам Бухарский работал пальцем с такой основательностью и тонкостью, что перо бессильно описать это.
Дональд Джексон, писец канцелярии королевы Елизаветы Второй и палаты лордов, желая подзадорить американских коллег, макнул за дружеской беседой ложку в чашку кофе и вывел на скатерти безукоризненным курсивом: «Невозможно сформировать каллиграфическую группу в Нью-Йорке!»
Понятно почему. Потому что английская школа каллиграфии считается наилучшей в мире. И американцы никогда не могли достичь того качества каллиграфического мастерства, каким славились английские мастера.
Пол Фримен, один из будущих организаторов каллиграфической группы в Нью-Йорке, унес тогда скатерть домой, поклявшись, что заставит Джексона взять свои слова обратно.
Художник-каллиграф Евгений Добровинский открыл в Москве студию, где учит желающих невероятно увлекательному занятию – писать буквы. И вот сейчас, когда, казалось бы, все привыкли печатать с помощью клавиатуры, эта студия пользуется огромным успехом!
Ищите собственный почерк, неповторимый стиль, индивидуальность – важнейшее качество художника. Не робейте, если у вас не получается ровно изобразить «о» или «ж», расположить буквы на одной линии, главное – характер! Он должен быть, и быть узнаваемым.
У таких разных русских художников, как Татьяна Алексеевна Маврина и Илья Кабаков, написание букв было частью их художественного языка. Будто бы заурядный стиль шрифта у концептуального художника Кабакова, а как хороши его ровные, аккуратные буквы с засечками, написанные тонким пером под линеечку! Они напоминают нам правила поведения на воде или объявления в санатории. Переписать от руки свод правил в тысячу знаков – раз чихнуть Кабакову. Уже несколько десятков лет он пишет и пишет буквы на своих картинах фирменным кабаковским почерком.
Из книги «Отцемать», бумага, литография, 1994.
Татьяна Маврина придумала, как писать японские буквы в русском стиле, когда рисовала книгу Юрия Коваля, переведенную на японский язык. Ведь японские иероглифы – это, в общем, зашифрованные картинки. Постепенно они редуцировались в пиктограммы, в простые знаки реальности. И превратились в иероглифы. Русские буквицы, древнерусский шрифт, кириллица также хранят память изображения. Почуяв лежащее в глубине единство, Татьяна Маврина создала иероглифы по-маврински. И японцы были восхищены!
Необыкновенной каллиграфией, можно сказать, «каллиграфией наоборот» владеет художник и писатель Резо Габриадзе. Его книга «В маленьком садике империи», изданная в 1991 году в моем издательстве «Даблус», представляет собой то самое счастливое сочетание рисунка и текста, которое называется «книжный театр Резо Габриадзе». Буквы лепятся друг к другу, перо спотыкается, штрих лохматится и пропадает, но все вместе «поет» и «светится». Явно автор изучал образцы поэтической каллиграфии – рукописи Александра Сергеевича Пушкина. У него он учился той искрометности и свободе летящего почерка, наивности и точности рисунков, щедро разбросанных поэтом на полях своих бесценных рукописей, а также у реки Куры, бурной, взбалмошной кавказской речки.