В четвертом веке нашей эры Китай находился под гнетом кочевников, они разоряли страну, кругом творилось насилие, было много бед и печалей. А художники и поэты, несмотря ни на что, старались следовать совету мудреца Чжуан-цзы подражать танцу птиц, когда они расправляют свои крылья, подражать дыханию птиц, вообще становиться более небесными, чем земными.
Кто-то может подумать: полное сумасшествие. А вот поэт Ду Фу много веков спустя написал: «Как дракон, которого не удерживает никакая привязь, или желтый журавль, который поднимается к небесам, достойные люди и мудрецы с древности никогда не соглашались отказаться от своей свободы под воздействием обстоятельств», – так он глубоко их понял!
А впрочем, бывало, мои китайские братья-художники выпьют вина в Павильоне орхидей и совсем по-простому возьмут и залюбуются красотой журавлей, диких гусей и лебедей… Великий Ван Си-чжи даже променял один из своих шедевров на дикого гуся, а потом только и делал, что наблюдал движение шеи птицы и переносил естественную грацию этих движений в каллиграфию.
Они говорили: «Я не рисую дерево, я рисую, как растет дерево», «Я не рисую цветок, я рисую, как он распускается и благоухает, как он существует в этом мире…» Они изображали одухотворенный ритм живого движения.
Когда ты понял, что переносишь свою энергию, душевный порыв, переносишь что-то истинное на бумагу, – тогда ты прикасаешься к тайне творчества, к тайне изобразительного искусства и становишься художником.
Лист из книги Historia morbi. Бумага, тушь, 1990.
Глава 7
Совершенство письма
Помните господина Башмачкина из неоконченного мультфильма Юрия Норштейна «Шинель»? Как он долго выбирает перо, макает его в чернильницу, протирает, смахивает песчинки с бумаги, выводит аккуратные буквы, переписывая документ? Вот какие были времена, а сейчас мы забыли про каллиграфию, которая развивалась тысячелетия!
История каллиграфии берет свое начало с самых древних времен, когда человек охрой, растертой на камне, писал знаки на стенах пещеры. Тогда уже каллиграфия стала изобразительным искусством, подобно пейзажу, портрету, иллюстрации…
Начав изучать буквы, мы можем найти столько красоты в шрифте, который называется «антиква», или «готика», или «старославянская кириллица»…
Старинные унциальные буквы, каролингский минускул, готический шрифт, буквицы старославянского языка, арабские вензеля создавались веками, это искусство выдержано, как хорошее вино.
Рассматривать образцы художественных шрифтов и копировать их нужно обязательно. Рука повторяет росчерки великих мастеров, безымянных монахов – переписчиков средневековых манускриптов, осваивает нажим пера и наклон букв, вырабатывает твердость и артистизм.
Книга «Новые песни». Издательство «Даблус». Литография, 1992.
Упражняясь в каллиграфии, создавая образ каждой буквы, мы постигаем душу буквы, погружаемся в ее структуру и очертания, приручаем, входим к ней в доверие и постепенно замечаем, что буквы рождаются у нас в руке не просто как отражение какого-то звука, а как символы, таящие в себе высокий смысл.
Испанец Педро Диас Моранто, каллиграф XVII века, вплетал в буквы причудливо орнаментальные изображения птиц, морских чудовищ, мифологические сцены. Кто видел, с какой скоростью, как виртуозно это делал мастер, говорили: «Сам дьявол водит его рукой!»
Выдающийся немецкий каллиграф XX века Герман Цапф был самоучкой. Он просто для своего удовольствия копировал древние манускрипты, инкунабулы, трактаты средневековых монахов.
И надо же было такому случиться, что каллиграфия спасла ему жизнь во время Второй мировой войны. Он работал топографом, в армии заболел, попал в госпиталь. И там все время упражнялся в каллиграфии, любую возможность использовал для того, чтобы писать буквы. В госпитале он подружился с арабом и попросил, чтобы тот научил его писать арабские буквы. Красота арабских букв потрясла его. Он выучил одну суру из Корана, не зная перевода, араб ее повторял, а он писал эту фразу много-много раз.
По пути в Нюрнберг Цапф был взят в плен французскими солдатами арабского происхождения, ему грозила смерть. За мгновенье до неминуемой гибели Цапф нашелся и процитировал запомнившиеся строки Корана. Это прозвучало как гром среди ясного неба. Ошеломленные французы-арабы, слуги Аллаха, дали уйти художнику с миром.