Омаи рассмеялся. Нет, расхохотался. Я вспомнил Мэрион. Она как в воду канула, и не исключено, что ее похитили. Во мне вскипела злость. Можно подумать, он бросает мне вызов, точно атеист католику.
– Похищают людей? Ух ты.
– Я не шучу. И такое творится не только в Берлине. В Кремниевой долине и кое-где еще созданы фирмы, специализирующиеся на биотехнологиях. Они рвутся задавить всех вероятных конкурентов и видят в нас ценный ресурс. Мы для них не люди, а лабораторные крысы.
Омаи потер глаза. У него на лице вдруг проступила усталость. Я его утомил.
– Ладно. И что же ты предпринимаешь для их «защиты»? И в чем подвох?
– Подвох в том, что мы берем на себя определенные обязательства.
Он снова потер глаза, словно отгоняя навеянную моими словами сонливость:
– Какие обязательства?
– Время от времени тебе придется кое-что делать для Общества «Альбатрос».
Он опять захохотал:
– Ну и название!
– Ну да, немного старомодное.
– Что приходится делать тебе?
– Разное. К примеру, разговаривать с людьми. Стараться убедить их вступить в Общество.
– Вступить? Что, и документ выдают?
– Нет-нет, никаких бумаг. Все под честное слово. На взаимном доверии. Старейший вид контракта. – Только тут до меня дошло, что я выражаюсь точь-в-точь, как Хендрик. В последний раз я испытал подобное чувство в Аризоне, и ничем хорошим это не кончилось.
– А что, если кто-то откажется?
– Как правило, никто не отказывается. Сделка-то выгодная. – Я закрыл глаза и вспомнил перестрелку в пустыне. – Слушай, Омаи, я тебя предупреждаю. Тебе грозит опасность.
– Что я должен делать?
– Главное – не сидеть на месте. Хендрик постоянно твердит, что нам нельзя привязываться к людям. Надо через каждые восемь лет переезжать и начинать все заново в другом месте. Становиться другим человеком. А ты живешь здесь уже больше…
– На это я не пойду. Я никуда не уеду.
Я понял, что Омаи уперся. Значит, придется говорить без околичностей.
– У тебя нет выбора. Все члены Общества должны…
– Я пока не вступил в Общество.
– Ты становишься членом автоматически. Как только альба обнаружен, он становится членом Общества.
– Альба, альба, альба… Бла-бла-бла…
– Ты узнал про Общество, а это означает, что ты в него вступил.
– Все как везде?
– Пожалуй.
– А что случится, если я все-таки скажу «нет»? Если откажусь?
Я долго мешкал с ответом.
Он откинулся на спинку стула и покачал головой:
– Вот именно, чувак. Это же, считай, мафия. Ты связался с мафией.
– Я и сам не в восторге, – объяснил я. – Но, поверь мне, затея разумная. Понимаешь, если раскрывают одного альбу, то опасности подвергаются все аль-бы. Ты и сам знаешь, что должен прятаться. Сам мне говорил…
– Я живу в Австралии уже тридцать лет, – возразил он.
Я задумался.
Я живу в Австралии уже тридцать лет.
– А мне говорили, двадцать.
Его лицо напряглось. Плохой знак. И вообще наш разговор не задался. Я вспомнил, как мы с ним веселились на корабле. Как развлекались в лондонском Королевском обществе: тогда Омаи ни за что не хотел меня отпускать. Мы с ним пили джин и плели всякие небылицы Сэмюэлу Джонсону и другим знаменитостям того времени.
– Говорили? Кто? За мной что, следили?
– Я не понимаю, как ты ухитрился прожить здесь тридцать лет. Ты что, переезжал с места на место?
– Тринадцать лет жил в Сиднее, потом семнадцать в Байроне. Немного путешествовал по побережью. Поднимался в Голубые горы. Но в основном жил в одном и том же доме.
– И ни у кого не вызвал подозрений?
Он уставился на меня. Я заметил, что ноздри у него раздулись и он задышал чаще.
– Люди в основном видят то, что хотят видеть.
– Но твои ролики есть в интернете, даже официантка их видела. Кто-то же тебя снимал. Ты привлекаешь к себе чересчур много внимания.
– Послушай, ты. Ты все еще думаешь, что у тебя в руках факел. А я для тебя все тот же туземец, которым ты жаждешь поруководить. Но я советую тебе выбросить свой факел в океан.
Держись давай.
– Господи, Омаи. Я пытаюсь тебе помочь. Дело не во мне. Я только посредник. Все дело в Хендрике. Ему много известно. Он может предотвратить трагические события, а может сделать так, что они обязательно произойдут. – Я уже произнес эти слова, когда до меня дошел весь их ужасный смысл.
