Вернемся к двум нашим спискам; помните, чем они отличаются? Теперь спрошу: что у них общего? Честное слово, мне надо было делать карьеру на приемном тестировании в университетах. Итак, известные? Само собой. Способные? И это есть. А как там у них дела с историей? Джойс мог вложить в уста Стивена Дедала фразу: «История – это кошмар, от которого я пытаюсь проснуться», но это вовсе не означает, что проснулся (или мог проснуться) сам автор. Или даже что он хотел этого. Не забывайте, Стивен не блещет большим умом. В отличие от Джойса. Кроме всего прочего, Джойс принадлежал к тем первым поколениям ирландцев-католиков, у которых появилась возможность учиться в университете. Дублинский университетский колледж был основан Джоном Генри, кардиналом Ньюманом в 1854 году по необходимости, когда почти всех его студентов исключили из протестантского Тринити-колледжа. Джойс принадлежал к кругу ярых националистов, видевших в Чарлзе Стюарте Парнелле нового Моисея, способного вывести их из дикого состояния людей второго сорта, управляемых чуждым стране меньшинством. На своем веку он застал Пасхальное восстание 1916 года (хотя и на расстоянии), гражданскую войну, становление свободного ирландского государства.
Он оказался рядом с фронтами Первой мировой войны и умер в Цюрихе, уехав из Франции после того, как она сдалась нацистам. Похоже все это на то, что человек бегал от истории? Его книги полны воспоминаниями и мнениями, предрассудками и убеждениями об истории особенно, но не исключительно, в ее ирландском изводе. Мир обеднел бы без ужасного скандала за рождественским обедом в «Портрете…» или урока истории, который дает подвыпивший Гражданин в «Улиссе».
Его литературный потомок Родди Дойл дал нам чудесных комических героев и трагикомические ситуации в своей трилогии о Берритауне, начиная с первого из ее романов – «Группа “Коммитментс”» (The Commitments), который вроде бы написан о музыке соул, но далеко не только о ней. Жители этого вымышленного городка существуют потому, что конкретная история создала горемычные пролетарские районы, в которых мог вырасти Джимми Реббит, молодой человек с нужной комбинацией смелости, зоркости и наивности, чтобы основать в Дублине соул-группу, хотя саму эту музыку перестали играть задолго до него. Джимми в полной мере продукт истории, точно так же как Генри Смарт, фанатичный молодой революционер из романов Дойла «Звезда по имени Генри» (A Star Called Henry) и «А ну-ка, сыграй эту вещь» (Oh, Play That Thing).
Такое происходит даже в детских романах, по крайней мере в великих детских романах. Романы о Гарри Поттере уже прошли через жернова интерпретаций, так что я, можно сказать, жалею о том, что мне придется сделать. Но без этого никак нельзя. Не так давно я набрел на статью, в которой они преподносятся чуть ли не как литературно-политический тест Роршаха, когда люди видят то, на что запрограммированы заранее. Возможно, в литературе всегда именно так и происходит, но отложим этот вопрос до лучших времен. В той статье речь шла о таких трюках памяти, как связь тюрьмы Азкабан с американскими исправительными центрами Гуантамо и Абу-Грейб, – и это особенно мило, потому что Роулинг изобрела свое узилище за несколько лет до того, как эти тюрьмы появились в реальном мире. Она ведь не может заранее хорошо знать о том, чего еще нет, верно? А вот о нацистах, фашистах, коммунистических диктатурах, тоталитарных правительствах и тех, кто привел их к власти, – более чем вероятно. Она наверняка знает о расизме и столкновениях на расовой почве, которые в годы ее жизни участились в Британии, куда прибывало все больше представителей расовых меньшинств. Она, скорее всего, видела, как действуют неонацисты и люди, отрицающие холокост. Ну и зачем ей Гуантанамо? Лорд Вольдеморт (от фр. vol de mort, то есть «полет смерти») чувством предназначения, отвращением к самому себе (он зациклен на расовой чистоте, хотя сам рожден от колдуньи и обычного человека, не волшебника), харизмой, жестокостью, маниакальной жаждой вечной власти, чего-то вроде Тысячелетнего рейха, напоминает Адольфа Гитлера. Значит ли это, что Вольдеморт и есть Гитлер, что книга представляет собой аллегорию возвышения нацизма? Конечно же нет. Роулинг слишком тонкий мыслитель и обходится без явных параллелей, которые в любом случае не заметила бы ее целевая аудитория. Но если вы, как и Роулинг, родились лет примерно через двадцать после Второй мировой войны, то почти все, что вам известно о зле, о фантазиях насчет мирового господства, о расовой ненависти и расизме, так или иначе связано с нацистами. А ведь есть еще и события. Битва в башне, которой заканчивается шестая книга, «Гарри Поттер и Принц-полукровка», не имеет ни малейшего отношения к битве за Англию, самоотверженной защите своего дома. Естественно, природу жестокости прекрасно можно понять, наблюдая мир во второй половине двадцатого века, но по большей части это лишь бледная тень Третьего рейха. Может, Роулинг осознавала эту связь, может, и нет, но полагаю, что ей даже не нужно было задумываться об этом. Любой английский ребенок, рожденный тогда, не мог не знать, что происходило с 1933 по 1945 год. Это было буквально впечатано в сознание, а следовательно, и в книги любого писателя ее поколения.
