— Вот цена, — говорит она, и Шули чувствует: ей хочется, чтобы он изумленно вытаращил глаза. Когда он этого не делает, она оборачивается к мастеру: — Какая доплата за работу на заказ?
Тот смотрит на ценник на кубке, затем испытующе оглядывает Шули:
— Я это сделаю за ту же цену. Без доплаты. — И с гордым видом говорит: — Я сделаю для вашего друга кое-что особенное.
Женщина достает бланк заказа, принимается заполнять. Мастер удаляется в мастерскую, и до Шули почти немедля доносится жужжание станка.
— Куда он поедет? — спрашивает женщина.
Шули дает ей имя Гавриэля и адрес школы.
— Открытку хотите?
— Нет, — говорит Шули. — Он поймет, от кого это. Просто отправьте это в школу, на его имя. И все.
— Повезло мальчику, — говорит она. — У него бар мицва?
— Скоро, — говорит Шули.
Женщина лезет под прилавок, достает терминал для оплаты картой.
— Наличными, — говорит Шули и вытаскивает свой конверт с деньгами, который планировал вернуть Мири, продемонстрировать, как рьяно экономил. — Доллары годятся?
— Наличные всегда годятся. Хотите платить в евро? Хотите платить в фунтах? Есть рупии — возьму рупии. Деньги есть деньги.
Шули опустошает конверт и вручает деньги женщине. Она пересчитывает деньги. Недостает трехсот долларов.
— Вы могли бы поверить мне в рассрочку? — говорит Шули.
Станок перестает жужжать. Шули дивится: как мастер расслышал?
— Мы так не делаем! — кричит Шмулик из мастерской.
— Это не автосалон, — говорит женщина. — Кредитных программ нет.
— Он серебряный, — кричит серебряных дел мастер.
— Он прав, — говорит женщина. — Эта вещь — сама деньги. Кесеф зе кесеф[121], — говорит она на иврите, что значит, как и ее предыдущая реплика, «деньги есть деньги», но уже в другом смысле. Ей не нравится его идея. — Почему не заплатить кредитной картой?
— Все сложно, — говорит он. — Переходный момент. Но вы можете мне верить: я расплачусь.
Женщина задумчиво барабанит авторучкой по прилавку. Шули, чувствуя себя неловко, озирается по сторонам — рассматривает маленькие бокалы для кидуша и крохотные серебряные наперстки: такие можно отправить в подарок новорожденному ребенку. Когда он встречается взглядом с женщиной, она качает головой, словно сама собой недовольна.
— Шесть месяцев, — говорит она. — Шесть платежей.
— Гадаса! — кричит из мастерской мужчина, впервые назвав ее по имени.
— Ты давай работай! — орет она ему. — А я буду волноваться, кому заплатят.
И станок в мастерской жужжит снова.
— Не выставляйте меня дурой перед этим вот моим, — говорит она Шули, кивнув на арку и работающего за ней мастера. — Без шуток, оно того не стоит, если мне придется слышать про вас всю оставшуюся жизнь.
— Я расплачусь, — говорит Шули. — Долги в этом мире — про них я больше не забываю.
XXVIII
Чтобы приступить к погашению долгов, Шули берется за дело, как только возвращается в квартиру Хеми. Делает перерыв, только чтобы надеть тфилин, спуститься по лестнице в ешиву и прочитать минху и маарив, помолиться вместе со студентами и равом Кацем, который — какой великодушный человек — даже теперь привечает Шули радушно.
Когда все начинают петь «Алейну», Шули хватает свой рюкзак и вещмешок, незаметно выскальзывает за дверь — торопится вернуться к архивам. И безотлагательно начинает с нового имени: с неподдельной каваной просматривает заявку, заучивает наизусть подробности биографии и вчитывается в каждую страницу. Трудится сосредоточенно; лишь далеко за полночь замечает, который час.
Протирает глаза. Потягиваясь и кряхтя, скрипя суставами, глубоко приседает. И прикидывает, многого ли достиг. Теперь уже отнекиваться невозможно. Подобно Нахшону[122], когда тот шагнул в воды Красного моря, Шули полагает, что зашел достаточно далеко — продемонстрировал серьезность своих намерений.
Он берет телефон Хеми, выходит на балкон, нервно расхаживает взад-вперед, набирает номер Мири.
Шули помнит, что последние несколько дней, в безумной кутерьме, халатно относился к звонкам домой, и Мири на другом конце линии, услышав его голос, отмалчивается — имеет все основания. А он, не дожидаясь ни подсказок, ни намеков, неспешно и обстоятельно посвящает ее в случившееся, объясняет, как отыскал Хеми и потребовал свои права обратно, как вскрыл аферу, а потом увидел поучительный сон.
