Большую часть разноцветных конспектов приходится все же выбросить в мусор — их автор, Андрей Снегов, был студентом другого факультета. Иногда — и именно это следует называть зачетом по дисциплине — для получения заветной закорючки в зачетке «автоматом», то есть без экзамена, студенту достаточно продемонстрировать полное собрание лекций некоего ухмыляющегося преподавателя, но вряд ли без перемены лица он, конкретно взятый, сможет из моих рук принять образчик труда и внимания молодчины Снегова. Это, знаете ли, все равно что мне прийти на лекцию с кентавром на поводке. И все же оставляю: электротехника, специальные разделы матанализа в двух частях, пьезы, охрана труда и едва на четверть заполненная тетрадь с красными звездами на гранитолевой обложке, подписанная на корешке «философия». Именно в ней я сейчас и пишу. За последней страницей убедительного, как обморок, снеговского почерка — моя первая запись о Лоле: «Я намеренно просыпаюсь ночью, чтобы точно знать — сейчас ты спишь. Мне легче всего представить именно в этот час, какая ты на самом деле: желтые колечки волос на подушке, нежные веки, острые безопасные реснички, маленькая ладошка рядом со щекой. Неподалеку часовая бомба будильника с подстерегающим семерку бешеным колокольцем. Хочу быть пылинкой, осевшей на белую простыню и разделяющей ее с твоим телом — таким знакомым, таким неведомым».
Раздается стук в стену. Там живет Юрий, коллекционер шоколадных зверей, одногруппник Николая. Так он приглашает на ужин, не в силах переносить одиночество весь день напролет. С утра он ссорился со своей женщиной из-за того, что та отъела уши рослому шоколадному зайцу, который теперь стоит, надкушенный, на полке и не имеет ни малейшей коллекционной ценности. Женщина, ее зовут Оксаной, уехала в слезах к своей матери в Борзю.
Оставив наведение порядка и влажную после мытья черепаху, мы идем за стенку есть жареный картофель с огромной сковороды. В руках несем глиняные кружки, черный хлеб и пакет с молоком. Пища общежитских студентов грубая, хотя и не ядовитая. В ней мало калорий, но после нее обязательно снятся сны. Поедать ее лучше всего серебряными ложками и вилками, но не одновременно. Тарелки не обязательны, их отсутствие не испортит беседу, а только сократит время на мытье посуды.
«Ее счастье, что я не собиратель охотничьих ножей, — говорит Юрий, глядя, как мы оживленно придвигаем стулья и рассаживаемся вокруг стола. — Валялась бы сейчас мертвая посреди комнаты. А так сначала маму увидит, браги со своей бабкой-китаезой попьет».
Юрия приятно слушать, у него высокий мелодичный голос, как у подающего надежды шахматиста, но иногда он неожиданно с хрипом рубит, казалось бы, совсем безобидное по звучанию слово. Юрин дед по материнской линии был известный в нэповской Москве балалаечник. Позже он уехал в Амстердам, где открыл ресторан «Кулич» и записал пластинку, один из экземпляров которой сначала дважды теряли на почте, потом все-таки нашли, и вот теперь мы слушаем ее под Новый год. Особенно любимая нами мелодия называется «Алена, ножки зябнут!».
В этот раз мы включаем запись альбома «По волне моей памяти» и ведем разговор о том, как по-разному растут деревья. Солирует Юрий: «Как-то мы с братом сажали в деревне елки. Две из них прижились, а третья оказалась в стороне и стала расти буквой „зю“, мне так даже руку не выгнуть. С самого начала она была какая-то слабая и с одной стороны принялась желтеть. Потом ее еще курицы подкопали. Земля у нас на участке песчаная, мама ругается, что нам кусок пляжа достался, и лето было сухое и прохладное, так что елка совсем зачахла, и брат выбросил ее на помойку. Выдрал с куском земли и воткнул в самый центр мусорной кучи. Мы туда льем помои и сваливаем сорняки. Там уже полно всякой дряни, старые хозяева говорили, что раньше на этом месте рос убитый молнией гигантский ясень, но это скорее всего ерунда, вероятно, хозяевам наступила на голову корова, так как в наших краях не растут ни дубы, ни ясени. Весной мы по приезде убираем огород и, кха-кха, эта картошка зеленая, не ешь ее, Антон, сжигаем всю свалку. И вот, выходим мы на следующий сезон за огород с пол-литрой бензина и видим, что мусорная елка растет, прямая и пышная, словно нарисована на новогодней открытке. Черт знает что такое, говорим мы с братом, благородное дерево и вдруг поселилось среди рваных галош и пустых пузырьков. Тем не менее пришлось все оставить и костер не жечь. С тех пор елка растет вместе с помойкой, уже больше меня вымахала — елка, а не помойка».
