Юра неожиданно замолкает, выжидательно смотрит на лежащую на столе ребром вилку, похожую на разогнутый знак вопроса, и просит нас пойти вместе с ним на телеграф звонить Оксаниной маме. Он уходит с Николаем, а я мою посуду в, мягко говоря, уделанной кухне, затем отправляюсь спать.
Окно в комнате расклеилось, по лицу бродит холодный воздух, и я воображаю ночную прогулку китайского императора в открытой коляске. В углу что-то постукивает, видимо, мы едем по каменистой дороге, но это не мешает беседе. «Если Ваше Величество ищет ответов, а не вопросов, то нужно дать Его Величеству совет смотреть не на Луну, а на ее отражение в озере». Грустные глаза черепах, гордая осанка деревьев, мудрость камней, зов калгамы — все это проходит перед моими глазами в виде цветного напоминания о скороспелом и безудержном дне. Вечернее столпотворение в моей голове — обычное дело. Живое и неодушевленное перемешались. Мир на ночь глядя будто бы бросает себя на алтарь воображения, и на улице становится тихо. Вдоль гряды сугробов бредут по направлению к телеграфу два идолопоклонника, они заходят внутрь, переговариваются и не дают спокойно дремать симпатичной девушке, положившей голову на ворох почтовых бланков. Ее молодой человек тоже где-то на другом конце Москвы не спит, и совсем не от того, что перламутровые рыбки в аквариуме перевозбужденно машут ему плавничками, а по той же причине, по какой один мой знакомый в данный момент кормит жетонами мертвый ныне и присно, никогда и никакой жизнью не живший телефонный аппарат.
А я, сложившись в постели, думаю о постороннем от бессилия понять свое, своим именем назвать его и правильно его прожить. Сомнения еще хуже, чем вопросы, возникает ощущение общего оттока крови. Солитеры души. Пиджак в клеточку каждое утро неимоверно жмет.
Поворачиваюсь к стене и засыпаю под урчание жареного картофеля в животе. Что, интересно, приснится сегодня?
Некий человек жил вдали от столицы. Однажды он решил отправить дочери письмо и подошел с конвертом к почтовому вагону поезда, следовавшего в метрополию. Но дорожный чиновник отказался взять послание, объясняя это тем, что груз опечатан. «Опечатано все, — сказал он, высунув наружу голову в фуражке, — кроме вот этого маленького окошка, через которое я разговариваю с вами». И оттолкнул руку гражданина, в которой тот держал свое письмо. Тогда осерчавший гражданин взял да и привязал хвост состава железным тросом к стоявшей у платформы водонапорной башне. Когда на семафоре зажегся зеленый свет, поезд не смог сдвинуться с места. Начальник поезда принялся звонить главному по станции, но ошибся номером и попал в квартиру того самого человека с письмом. В квартире после утомительной ночной смены на местной картонажной фабрике спала жена того человека. Она сонным голосом поговорила с начальником поезда и опять уснула. Тем временем человек с письмом подвел под центральный вагон еще один железный канат и закрепил его концы на кран-балке. Еще чуть-чуть, и он приподнял бы весь состав, как поднимают с тарелки вермишелину, взяв ее за серединку двумя пальцами. Но тут ему в пятку попала заноза, и он отвлекся. Поезд тем временем отцепили и вместе с конвертом уехали. Почтовый чиновник махал из неопечатанного окна кулаками и кричал в сторону удаляющегося перрона: «Всех хулиганов надо немедленно забирать в армию!»
В следующем письме Платон — так звали человека с конвертом — написал своей дочери, что они с матерью ходили в лес за грибами и набрали целое ведро подберезовиков.
Новое утро. В щель между колышущимися от сквозняка шторами видно, как на улице идет снег. Быстро пролетают похожие на белые помпоны снежинки. Их движение сопровождается стеклянным позвякиванием — это полулежачий Николай вращает в руках спасенную из вчерашнего мусора трубу калейдоскопа.
— Ты сегодня к какой паре идешь? — спрашивает он.
— К третьей. Только в другой институт.
— А я ни в какой не пойду. Довольно умножать знание. О, розочка получилась!
Проходя мимо кухни, я вижу сидящую на подоконнике Оксану в мокром пуховике и склонившегося над плитой с намотанным на руку полотенцем Юрия.
