[59]
Криванек должен был разбросать прокламации А. Сонкин, но, вследствие каких-то непредвиденных причин, он это сделать не мог, и я в пять часов утра пошел ко времени смены рабочих разбрасывать их. Успех был громадный. На всех заводах и фабриках заговорили открыто, и все церберы ничего не могли поделать с теми, которые читали открыто прокламации на заводах, ибо факт случайного нахождения их был налицо. Конечно, заподозрили поднадзорных на заводах, но сделать ничего не могли. Это положило начало массовому распространению прокламаций и показало па деле, что можно перейти к более серьезной работе в более организованном виде[29].
В это время выяснился результат моего весеннего ареста. Не предпринимая против меня мер как против политического, меня выслали из Киева, как еврея, не имеющего права жительства. Проделала это полиция таким путем. По правилам в Киеве никто не мог работать в типографии без разрешения инспектора типографии и еврей, получив разрешение от инспектора и став на работу, тем самым получал право жительства. Но теперь инспектор мне отказал в разрешении, тогда хозяин типографии Кульженко, куда я поступил после «Киевского слова», объявил мне расчет. На мой вопрос инспектору он заявил, что полиция ему предписала не давать мне разрешения. Таким образом я был выслан из Киева, не как политический, а как еврей, не имеющий права жительства. Но и эта высылка имела свое значение. Хотя я в типографии проработал не долго и прочной связи завести там не мог, тем не менее рабочие типографии, узнав о моей высылке, в первую же получку прислали ко мне двух представителей и выразили свое сочувствие присылкой мне денег на дорогу. Помню, у меня были несколько рабочих, и мы все были рады этой встрече, так как этим было положено основание к завлечению и типографских рабочих, которых раньше в Киеве завлечь было трудно.
[60]
Хотя «не все они читают сумбур пустой», тем не менее факт был налицо, что типографские рабочие, как масса вступили в движение позже.
Когда меня выслали из Киева, было решено ставить нелегальную типографию, и мне дали поручение по дороге домой, куда выслали мой паспорт, поискать в Минске или в Вильне валик для печатания, а остальные принадлежности мы решили приготовить сами.
16 февраля я уехал из Киева. В Минске я застал Моисея Лурье, у которого я купил за 75 рублей валик от от катальной машины. Валик он потом привез в Киев в июле месяце. Вернувшись в Киев, я отправился оттуда в Харьков, но не для работы, а исключительно пополнить типографию шрифтом. Там я поступил в типографию, собрал себе часть материала и шрифта, а также набрал заголовок «Рабочая Газета». Б. Горев в своих воспоминаниях говорит, что название «Рабочая Газета» было принято по его предложению. Не знаю, кто был на колоквиуме в марте 1897 г., но знаю, что в это время до колоквиума я уехал в Харьков и во время Ветровской демонстрации был там. Набрал же я заголовок «Рабочая Газета» просто потому, что мы все время, говоря с Эйдельманом о газете, говорили, что нужно называть ее так. Таким образом, название «Рабочая газета» появилось независимо от колоквиума. Когда в Харькове у меня все было готово, я от службы отказался и отвез все это в Киев. Приехав из Харькова, я отправился в Кременчуг и Николаев, где у меня были знакомые, подыскать, не найдется ли помещение для типографии, но там мне не понравилось, ибо хозяйка в Николаеве, на которую я рассчитывал, оказалась неподходящей для этой роли. Вернувшись в Киев, я в тот же вечер, на квартире Померанц-Перазич, встретился с Эйдельманом, который рассказал, что все время спорящие между собою интеллигентские группы пришли к соглашению и решили назвать организацию «Киевский Союз Бopьбы за освобождение рабочего класса». Тут же на квартире Перазич было предложено первомайскую прокламацию выпустить печатным способом. Сказано — сделано. Эйдельман отправился заказывать прокламацию, а я — приготовлять, чтобы можно было отпечатать (как печаталась прокламация, кратко описано в майском номере «Голоса рабочих» в Самаре за
[61]
1917 год). После напечатания этой прокламации, я отправился в Харьков, чтобы не быть в Киеве. Повез я туда пачку Киевских прокламаций и передал часть А. Ф. Кондратенко, который работал на Бельгийском заводе, и часть наборщику Борису Динцеру. Из Харькова я поехал в Екатериноcлав, а оттуда в Гомель. По приезде из Гомеля в Киев я был настолько измучен, что по настоянию товарищей отправился в Ромны к Ю. Д. Мельникову на отдых. Ю. Д. по моему рисунку изготовил рамку для типографии. В Киеве была пока заказана касса в виде ящика для художника, там же был заказан мраморный столик. К сожалению, я забыл, кто приготовил ящик, мраморный же столик заказал и привез на квартиру Померанц Д. В. Лесенко. Когда все было готово, я в первых числах июля заперся на квартире С. В. Померанц под видом больного родственника, который никого не пускает к себе в комнату и днем никуда не ходит и даже из комнаты никуда не выходит, и начал печатать первый номер «Рабочей Газеты». Работал один с помощью С. В. Померанц 25-28 дней, хорошенько не помню. После отпечатания номера я его отвез на дачу около Киева, где его сброшюровали. После выхода номера я опять отправился в путешествие; был в Харькове, Гомеле, Екатеринославе и Кременчуге. В конце августа я отправился в Одессу, где у меня жила сестра, приехавшая из Гомеля. Через нее я познакомился с Цецилией Липовецкой-Даргольц. Последняя познакомила меня со всеми своими знакомыми, и я вошел в их группу. К сожалению, в числе ее знакомых был и Гандер. В Одессу я привез с собой «Рабочую Газету». Кстати, Троцкий в своем письме к Невскому пишет, что он со мною встретился в публичной библиотеке в Одессе. К сожалению, я этого случая не помню. Знаю, что вскоре после моего приезда в Одессу Липовецкая мне сказала, что есть оказия, через одного бывшего одесского реалиста, который имеет связи и кружок в Николаеве, отправить туда литературу, и я в тот лее вечер принес на квартиру Липовецкой «Рабочую газету», а она передала это молодому человеку, который потом оказался Л. Д. Троцким. Пробыв в Одессе до ноября, я потом по телеграмме из Киева, поехал туда печатать второй номер. Второй номер мне помогали печатать, кроме Соф. Влад., Конст. Прок. Василенко и Е. С. Этингер. Когда
