* * *
С годами бизнес пришел в упадок. Виной тут был не он как таковой, а скорее сама его природа: именно в то время именно в том месте такой бизнес уже не мог выживать. Города распадались, и никому, казалось, не было до этого дела. Что некогда было для моего отца более-менее удовлетворительной деятельностью, превратилось в простую тупорыловку. В последние годы жизни он терпеть не мог ходить на работу.
Вандализм стал настолько серьезной проблемой, что любой ремонт превращался в деморализующий пустой жест. Едва в здании меняли трубы, как их вырывали воры. Постоянно били стекла, выламывали двери, обдирали коридоры, устраивали пожары. В то же время продать недвижимость было невозможно. Эти здания никто не хотел. Единственный способ от них избавиться – бросить, пусть город сам разбирается. Так уходили в песок огромные деньги, работа целой жизни. Под конец, когда отец умер, зданий осталось всего шесть или семь. Распалась целая империя.
Последний раз, когда я был в Джёрзи-Сити (минимум десять лет назад), там все выглядело районом бедствия, будто город разграбили гунны. Серые унылые улицы; повсюду горы мусора; туда-сюда бесцельно шаркают какие-то отщепенцы. Отцовскую контору грабили столько раз, что теперь в ней уже не осталось ничего – лишь серые металлические столы, несколько стульев да три-четыре телефона. Ни пишущей машинки, ни мазка яркого цвета. Даже не рабочее место, а комната в преисподней. Я сел и посмотрел на банк через дорогу. Никто не выходил из него, никто не заходил. Живыми были только две бродячие собаки – они спаривались на ступеньках.
Как ему удавалось собирать волю в кулак и ездить сюда каждый день – выше моего разумения. Сила привычки, а то и чистое упрямство. Это не только угнетало – это было опасно. Несколько раз его грабили на улице, а однажды грабитель пнул его в голову так зверски, что у него навсегда повредился слух. Последние четыре или пять лет жизни в голове у него слабо и постоянно звенело, этот гул не исчезал, даже когда отец спал. Врачи говорили, что с этим ничего поделать нельзя.
В конце он уже не выходил на улицу без разводного ключа в правой руке. Ему было за шестьдесят пять, он больше не желал рисковать.
* * *
Две фразы вдруг пришли мне в голову сегодня утром, пока я показывал Дэниэлу, как готовить болтунью.
«И теперь я хочу знать, – сказала вдруг женщина с ужасной силой, – я хочу знать, где еще на всей земле вы найдете такого отца, как мой отец…» (Исаак Бабель)[21].
«Дети склонны недооценивать или переоценивать родителей; для любящего сына его отец всегда лучше других отцов, хотя для такого мнения нет никаких объективных данных» (Пруст)[22].
* * *
Теперь я понимаю: наверняка я был скверным сыном. Или если не совсем уж скверным, то, по крайней мере, разочаровывал, порождал смятение и печаль. Для него не было смысла в том, что он произвел на свет сына-поэта. Да и не мог он понять, чего ради молодому человеку с двумя степенями Университета Коламбиа по выпуске устраиваться простым матросом на танкер в Мексиканском заливе, а после ни с того ни с сего отправляться в Париж и четыре года перебиваться там с хлеба на воду.
Самая общая характеристика у него для меня была: «Витаешь в облаках», либо же я «не стою ногами на земле». Так или иначе, я ему, должно быть, казался каким-то не очень существенным, будто я пар или человек не совсем от мира сего. В его глазах частью сего мира становишься, только если работаешь. По определению работа – то, что приносит деньги. Если денег она не приносит, это не работа. Стало быть, писательство – не работа, особенно сочинение стихов. В лучшем случае это хобби, приятный способ провести время между тем, что имеет смысл делать. Мой отец считал, что я растрачиваю свои таланты попусту, отказываюсь взрослеть.
Тем не менее какая-то связь между нами оставалась. Мы не были близки, но друг друга не теряли. Созванивались раз в месяц или около того, может, три-четыре раза в год друг друга навещали. Когда выходил мой очередной поэтический сборник, я исправно посылал его отцу, и он всегда звонил поблагодарить. Когда б я ни писал статью для журнала – всегда откладывал экземпляр и непременно отдавал ему при следующей нашей встрече. «Нью-Йорк Ревью оф Букс» ему ничего не говорило, но вот статьи в «Комментари»
