Водолей (20 января — 19 февраля). Работающие с вами люди, видимо, неверно истолкуют ваши намерения, но не забивайте себе голову — ищите светлую сторону.
От обжигающего песка под ногами шел жар. Красный крашеный каркас фермы, образующей пусковую установку, оставлял волдыри на случайно коснувшейся его руке. От опор установки, извиваясь, уползали черные гладкие кабели и гофрированные трубы, лежа рядом, как змеи в коробке у китайского аптекаря. На расстоянии пятидесяти ярдов установку опоясывал электрический забор высотой двадцать футов, его патрулировали полицейские в белых шлемах и с овчарками на коротких поводках. Рядом с единственными воротами стоял белый десантный джип, его тент был модифицирован, чтобы разместить пулемет полудюймового калибра. Водитель сидел, положив руки на верхнюю часть руля, а подбородок — на большие пальцы рук. Черные и желтые двухдюймовые поперечные полосы его шлема показывали, что у него есть разрешение «Q». Он походил на актера Дэнни Кея.
В полумиле отсюда на плоской песчаной поверхности виднелись маленькие мерцавшие черные фигурки, монтировавшие автоматические камеры, которые могли уцелеть на таком расстоянии лишь в случае неудачи. Сопровождаемый звуком хорошо смазанного механизма, по пусковой вышке с точностью ножа гильотины опустился и мягко качнулся на рессорной подушке лифт, рассчитанный на трех человек. Моим проводником был маленький, похожий на ящерицу гражданский с жесткими, мозолистыми руками, обветренным лицом и самыми светло-голубыми глазами, какие мне доводилось видеть. Маленькие дырочки на его белой рубашке были заштопаны только так, как это может сделать любящая жена, а вынудить к этому — рамки скудного жалованья. На тыльной стороне одной ладони осталась полустертая татуировка — якорь с вытравленным именем. Простой золотой перстень-печатка поблескивал на солнце среди густой поросли светлых волосков.
— У меня здесь с собой ртутный измеритель. — Я похлопал по старому кожаному кейсу. — Мне лучше не подходить к теплоизоляционному кожуху. — Я поднял глаза двумя или тремя платформами выше, туда, где трубки утолщались и увеличивались в количестве. Неопределенно указал. — Холодильная камера может отреагировать. — Я снова посмотрел вверх, а он посмотрел на мой бейдж и прочел слова: «Викерс Армстронг, инженерная служба». Кивнул без особых эмоций.
— Не позволяйте никому к нему прикасаться. — Он снова кивнул, когда я открыл сетчатую дверцу лифта и шагнул внутрь. Я потянул за маленькую рукоятку, и мы неподвижно постояли, глядя друг на друга, пока мотор преодолевал инерцию. — Я скоро вернусь, — сказал я только для того, чтобы не стоять там молча.
Он медленно и подчеркнуто кивнул своей белесой головой, как кивают недоразвитому ребенку или иностранцу, и лифт рванулся вверх. Красная конструкция фермы уходила в белый горячий песок, скользя передо мной, словно переплетения абстракции Мондриана, двигаясь все быстрее по мере того, как лифт набирал скорость. Сетчатая крыша делила темно-синее небо на сотню прямоугольничков, мимо меня проплыл на своем пути вниз жирный от смазки стальной подъемный трос. Платформы позволяли заглянуть поверх себя не раньше, чем уходили вниз у меня под ногами. Я взмыл в небо на 200 футов, круг ограды опадал вокруг моих ног, как сдувшийся хула-хуп. Через щель в полу я наблюдал, как белый полицейский джип лениво катится вокруг пусковой установки по песку, который от взрыва превратится в стекло.
Внезапно мотор умолк, и я завис, болтаясь в пространстве, как волнистый попугайчик в клетке на пружине. Я сдвинул в сторону дверцу и ступил на верхнюю платформу. Отсюда открывался вид на весь остров. На юге четкие взлетно-посадочные полосы Поля случек странно контрастировали с неправильными узорами окружающей природы. С аэродрома взлетал В-52. Большой запас топлива для долгого трансокеанского перелета заставлял его бросить вызов гравитации. Другие острова — поменьше, более скалистые — то скрывались под океанскими волнами, то обнажались. Техническая сложность переплеталась у меня под ногами самым бурным образом. Я стоял на вершине сооружения, ради которого было все это затеяно, этот атолл, этот стоивший многие миллионы город, этот апогей достижений двадцатого века, это средоточие вражды между двумя полушариями, причина, по которой кассирша из супермаркета в Лидсе не может позволить себе третий автомобиль, а крестьянин в Сычуани — третью миску риса.
