— В кухне темно, никого там нет, а дверь на цепочку закрыта. Он не мог войти без звонка. Мы бы слышали.
— Значит, мне показалось.
Около двенадцати Аня легла, Владимир сказал, что подождет Сережу и откроет ему.
Он сам прошел в переднюю и, не зажигая свет, пощупал дверь, цепочка висела, никто не мог войти без звонка.
Сел и взял книжку, но читать не мог, им овладело какое-то непонятное беспокойство.
Вот уже половина первого, а Сережи нет.
Прошло еще десять минут. Владимир опять пошел в переднюю. Он решил позвонить в театр, спросить, в котором часу окончился спектакль.
Проходя через маленькую комнату, он заглянул за ковер. Сережа спал. Свет от лампы узким пучком заходил в комнату, ясно была видна темная полова на белой подушке. Это было так неожиданно после всех тревожных мыслей, что Владимир как-то даже растерялся, присел на Сережин столик и смотрел, недоумевая, на темную голову.
Как это могло случиться? Почему он не слышал звонка? Почему Сережа не зашел, а прямо лег спать, да еще так тихо, что в соседней комнате ничего не было слышно?
Владимир с трудом удержался от того, чтобы не разбудить Сережу и не расспросить его обо всем.
Он наклонился над подушкой. Сережино лицо было очень грустным, губы печально сжаты. Странно было, что мальчик вернулся таким после этой веселой пьесы. Владимир поправил спустившееся с кровати одеяло и долго сидел на столике. Так долго, что ранний летний рассвет стал проглядывать в щели занавески.
«Что же это я делаю!» — подумал он и, стараясь не шуметь, пошел в свою комнату.
LII
Проснулся он поздно.
Аня уже сидела у окна, окруженная своими кисточками и баночками с краской.
— Сережка дома? — спросил Владимир, заглядывая в маленькую комнату.
— Нет, — он встал рано — я еще спала — и ушел куда-то.
Чайник стоял на обычном месте под подушкой, но рядом были еще две кастрюли — с супом и с кашей, приготовленные, по-видимому, для обеда.
— Что это значит? Настряпал на весь день и ушел.
Владимир выпил чаю, прочел газету, посмотрел, как работает Аня.
— Как ты думаешь, куда он мог уйти?
— Право, не знаю, может быть, на рынок или в магазин.
Владимир сел за письменный стол. Время шло. Сережа не возвращался.
— Подождем Сережу или будем обедать? — спросила Аня.
— Давай подождем.
Он пошел в маленькую комнату. Ему вспомнилось грустное Сережино лицо. Что-то лежало на столике, на том самом месте, где он сидел ночью. Листок клетчатой бумаги, вырванный из тетрадки. Сережа иногда оставлял записки, но обычно клал их на письменный стол в большой комнате. Владимир нагнулся над столиком и прочел несколько строк, написанных круглым, совсем еще детским почерком Сережи: «Я вас люблю, спасибо вам за все. Прощайте».
— Аня, пойди сюда!
Аня испуганно подбежала к нему.
— Что? Что случилось? Володя! Да что с тобой?
У него дрожало и кривилось лицо, он показывал ей на записку на столе.
— Посмотри, он ушел от нас! Он ушел совсем! Аня!
Он хотел бежать в переднюю, Аня остановила его за плечи.
— Постой. Ты куда идешь?
— Аня, нужно же что-то делать. Нужно его искать. Ведь он ушел совсем! Ты прочла? Ведь он уехал от нас!
— Володя, погоди, послушай. Куда ты пойдешь?
Он остановился и ответил ей с отчаянием:
— Никуда я не пойду! Что я могу сделать? Ничего я не могу!.. Анечка!
Слезы текли по его лицу. Он упал на Сережину кровать и говорил, задыхаясь от рыданий:
— Ведь у него же никого нет, кроме нас! Аня! Ведь никого же нет! И это я, я виноват, что он ушел! Я знаю, почему он ушел!
Ане в первую минуту, когда она прочла записку, самой хотелось заплакать, но, увидев состояние Владимира, она решила быть мужественной.
— Володя, перестань! — сказала она строго. — Давай подумаем спокойно, что нужно сделать. Ну успокойся же! Выпей воды.
Владимир отстранил рукой стакан:
— Не нужно мне воды! Мне Сережка мой нужен!
Аня испугалась. Она то кричала на него и трясла за плечи, то начинала гладить по волосам и ласково уговаривать:
— Володя, ну давай поговорим разумно! Знаешь, что сделаем? Позвони Тимашову. У него столько знакомых, могут посоветовать. Должно быть, нужно заявить в милицию или еще куда-нибудь. Пойдем! Ничего, иди, никого дома нет!
