Толстый мальчик сказал:
— Меня зовут Петя Нежданов.
Другой начал:
— А меня Гриша…
— Калашников! — подсказал Петя.
Все мальчики и сам Гриша засмеялись.
— Не Калашников, а Соколовский.
— Калашников-Соколовский!
— Ничего не понимаю! — сказал Владимир. — Почему такое веселье и почему двойная фамилия, как у артиста?
— Он не артист, он «молодой купец»! — крикнул Петя.
Сережа стал оживленно рассказывать:
— Это вчера Соколовский очень смешно на уроке сказал… Мы Лермонтова проходим… Так он сказал: «Молодой купец Калашников закрывает свою кооперацию и идет домой…»
— Нет, он не так сказал, он сказал: «Молодой купец Калашников закрывает свою кооперацию, привязывает к ней злых собак и идет домой».
— Смейся, смейся! — проворчал Гриша. — А кто написал в сочинении «задребезжал рассвет» вместо «забрезжил»?
— Это что! — сказал Владимир. — Когда я в школе учился, одна девочка на экзамене при инспекторе, при высоком начальстве, с таким пафосом продекламировала:
Среди народов и в пустыне,
В градском шуму и наедине,
Науки ползают везде! —
вместо «пользуют». А потом уверяла, что именно так Ломоносов написал.
— А у нас в Дубровке Федя, Нюркин брат, — ну вы его помните? — так он…
Поздно вечером, когда мальчики ушли, Владимир и Сережа, уже лежа в постелях, долго еще вспоминали разные забавные случаи из школьной жизни. То один, то другой вдруг опять начинал смеяться и говорил:
— А вот у нас одна девочка в сочинении написала…
Или:
— А вот у нас один парень, когда сдавал на аттестат…
Было уже поздно, пора было спать, но Владимиру приятно было слышать Сережин смех, звучавший так по-детски громко и беззаботно.
Да и он сам давно уже, много месяцев, не смеялся так.
Наконец он сказал:
— Где твердый режим? Отставить разговорчики! Спать немедленно! — и потушил свет.
XXXVII
С этого дня Сережа стал заниматься изо всех сил.
Владимир объяснял математику так хорошо, что самое трудное сейчас же становилось легким. По физике рассказывал много интересного, чего не было в учебнике. Про русский язык говорил, что непатриотично в военное время иметь по русскому языку меньше пятерки.
А когда Сережа спрашивал, патриотично ли хорошо учиться по-немецки, отвечал:
— Немецкий необходим. Рано или поздно в Берлине мы будем.
В награду за успехи по математике он давал Сереже и его товарищам разглядывать технические журналы.
Все остальные предметы, кроме военного дела, конечно, он называл «всякие-разные ботаники» и относился к ним без особого уважения. Но получение плохих отметок по таким несерьезным наукам считал особенно позорным.
Был, впрочем, один предмет, о котором он ни разу не заговаривал сам и по поводу которого не давал никаких советов.
В один из первых же дней после истории с двойками Сережа сказал, смущаясь:
— Владимир Николаевич, я не знаю, как мне быть: нужно сдавать чертежи, а у меня нет готовальни. Я только карандашом их нарисовал.
— Что же ты мне раньше не говорил? Пойди сюда.
Владимир отпер ящик письменного стола — второй справа — и выдвинул его до половины. Это был единственный ящик, который запирался.
Сережа не мог удержаться, чтобы не посмотреть.
Он увидел сверху, в глубине, что-то серое с белым и узнал рукавицу, которую так старательно искал в сарае. Рядом лежал небольшой, но толстый пакет, перевязанный шнурком, — по-видимому, письма, внизу несколько папок для бумаг.
Владимир вынул из ящика большую роскошную готовальню и положил ее на стол так, как будто она жгла ему пальцы.
— Вот, — сказал он. — Могу тебе подарить в вечное пользование.
Сережа открыл готовальню и ахнул. Не только у мальчишек в классе, но даже и у самого учителя черчения, разумеется, не было такого набора инструментов.
— Как же я могу брать в школу такую? А вдруг потеряю!
— Бери с собой рейсфедер и циркуль. А когда их потеряешь, возьмешь другие. Мне они не нужны.
Он достал папку и вынул оттуда несколько листов бумаги.
— Тебе и бумага потребуется. Начни на этой, а когда дело пойдет, возьми получше.
Сережа почтительно пощупал плотный, сверкающий белизной лист бумаги.
— Какая хорошая бумага! — сказал он. — Слоновая?
— Слоновая!.. Эх, Сережка! Покажи такую учителю, он, если человек понимающий, тебе за одно качество бумаги без всякого чертежа пятерку поставит! Резинка, линейка у тебя есть? Линейка это или пила? Вот тебе настоящая линейка. Карандаши? Да разве так чинят карандаши? Вот как они должны быть очинены. Этот мягкий, а этот потверже. Все? Лавочка закрывается. Тебе, конечно, сейчас же захочется разобраться во всем этом и привести все в беспорядок. Действуй. А я пойду погуляю. Потом будем заниматься алгеброй.
