— Мошки тонут в воде.
— Надо же, бедняги. — Он огляделся вокруг, но мошек нигде не увидел. Вздернул рваные штанины, почесал худые ноги, потом опять повернулся ко мне, заслонившись рукой от солнца.
— Знаешь, рыбы как люди.
— Ну уж!
— Нет, правда.
— Как же это?
— А вот так.
Он повернулся к пруду и показал туда, где вилась суетливая рыбья стайка.
— Гляди!
Рыбки жадно метнулись к полетевшему в воду комку земли.
— Видал? И вот так все утро. Смотри, что делают…
Мозолистыми пальцами бродяжка ухватил увесистый камень, но понял, что он чересчур велик, отбросил его в сторону и решил угостить рыбок валявшимся на насыпи раздавленным окурком. Самая большая рыбина, черная, с розовыми пятнами на голове и спине, подхватила его и, спугнув мелочь, гордо поплыла прочь.
— А вот интересно, дом у них есть? Где они спят по ночам?
Но тут залился колокольчик мороженщика. Мой собеседник ткнул большим пальцем через плечо.
— Парень совсем спятил, ей-богу. Трезвонит без толку, все равно никто у него не покупает. Шел бы туда, где ребятишек побольше. — Отвернулся опять к воде и продолжал, словно обращаясь к рыбкам: — В океане живет огромная рыбина, чудище морское, правительница подводного царства. Иногда она поднимается со дна, чтобы погреться на солнышке, и мы видим радугу. Когда она выпьет весь океан, будет жуткая засуха и настанет конец света.
— Откуда ты знаешь?
— От людей слыхал.
Прищурясь, он снова глянул на меня.
— Думаешь, это неправда?
— Скорее всего так.
— А ты океан видел?
— Было дело.
— Ну и как он, большой?
— Большой.
— Как сто таких озер? — Он широко раскинул руки.
— Больше.
Он облизал пересохшие губы.
— Как тысяча?
— Гораздо больше…
— Ну и ну. — Он скорчил гримасу в знак изумления. — Так, может, насчет огромной рыбины, чудища морского, и правду говорят? Есть она?
— Возможно.
Он почесал в затылке.
— Чем же она питается?
— Наверно, другими рыбами.
Он снова уставился на воду и надолго замолчал. В животе у него урчало. Я закурил, и он тут же обернулся, красные глазки его так и прилипли к моей сигарете.
— Не оставите ли курнуть, мистер?
Я полез в карман и предложил ему целую сигарету. Он поперхнулся от избытка чувств и дурашливо хлопнулся передо мною на колени.
— Спасибо, брат!
Потом быстро вскочил, нагнулся и, схватив большущий камень, свирепо запустил его в стайку доверчивых рыбок. Прошипел: «У-у, гады» — и потопал прочь, унося свой трофей.
Начинался отлив. В парке становилось людно. Канцелярская братия выбиралась из грохочущих городских улиц и переулков, толпилась на кромке тротуара, выжидая просвета в непрерывном потоке машин. Переправившиеся через шоссе, замедлив шаг, проходили по парку и обреченно взбирались на холм. В жидкой тени деревьев и кустов, будто привидения-зомби, поднимались с земли клерки, швыряли в сторону обрывки газеты, в которую был завернут жареный картофель, и плелись в свои конторы. Те, кому хватило денег на молоко, теперь надували пустые пакеты и хлопали ими, как дети.
У восточного выхода появились два полисмена. Подошли к мороженщику и велели показать лицензию на право торговать вразнос. Небритый старикан, подхватив тяжелые корзины с фруктами, взгромоздил их на плечи и, медленно и тяжело ступая, направился к дорожке, пересекающей парк с запада на восток. Он что-то недовольно бормотал себе под нос. У дорожки два полисмена остановили его. Он вздрогнул от неожиданности, растерянно поглядел на одного, на другого и опустил свою ношу на землю.
— Где твоя лицензия? — спросил полицейский.
— Лицензия? — Старик недоуменно пожал плечами, потом закивал и полез в карман. — А, лицензия, ну как же!
Он долго шарил по карманам и наконец беспомощно развел руками.
— Дома, — еле слышно произнес он.
— «Дома», — передразнил полицейский. — А удостоверение личности где?
Старик снова порылся в карманах, потом поднял глаза на блюстителей закона и печально покачал головой.
— Дома, — через силу выговорил он и протянул руку. — Зато вот нашел пять шиллингов.
Полицейские быстро переглянулись. Один пожал плечами.
— Это вся моя выручка, — сказал старик.
И в ту же минуту полисмен схватил его за шиворот и толкнул к воротам.
