Вдруг все шумы и разговоры перекрыл пронзительный голос Горги Маисы. Он внезапно превратился в гриота[38] и принялся восхвалять старинный, высокий род какого-то молодого человека, одетого в европейское платье, воспевать красоту женщин этой знатной фамилии, безмерное великодушие, щедрость и храбрость мужчин, благородство их поведения, сказывавшееся и в поступках столь прекрасного юноши, чистейшего из самых чистокровных отпрысков родовитой семьи. Надтреснутым фальцетом он отпускал комплимент за комплиментом на языке волоф, был неистощим в своем славословии и наконец победил сопротивление молодого человека, по-видимому падкого на традиционные похвалы.
Окружающие внимательно слушали. Молодой человек, явно смущенный, неловкими жестами пытался остановить это нежданное песнопение.
— Я никогда не пою за деньги, — надрывался Маиса. — Но если встретишь в подобном месте своего благодетеля, полезное дело — рассказать о нем простым людям, таким же, как и я. За деньги я не пою, я хочу лишь, чтоб не забывался обычай наших предков.
Молодой человек, побежденный лестью, сунул ему в руку стофранковую кредитку. И голос Маиса пробежал целую гамму вслед уходившему юноше.
— Ты его знаешь? — спросил Дьенг, когда вновь воцарилось спокойствие.
— А на что мне знать? Вот простак! Я услышал отсюда его фамилию и вышил по канве пестрые узоры.
— По-моему, ты что-то путал, перемешал все их родство и свойство.
— А он не заметил, он был доволен, что о нем говорят. Ничего ты не понимаешь в нынешней жизни.
— Нет, не понимаю, — подтвердил Дьенг, пораженный отсутствием чувства собственного достоинства у Маиса, корчившего из себя гриота.
— И этот парень тоже ничего не понимает. Чего ж время зря терять? — рассеянно заметил Маиса.
Подошла очередь Дьенга.
За окошечком появился коротко остриженный молоденький чиновник в очках а-ля Лумумба, придававших его юношескому лицу что-то интеллигентное.
— Тебе что надо?
— Удостоверение личности.
— Представь метрику о рождении, три фотографии и гербовую марку в пятьдесят франков.
— Вот какое дело, сынок, — пояснял Дьенг, всовывая голову в окошечко так, что перекладина рамы вдавилась в донышко его фески, — мне по переводу деньги получить надо, а без удостоверения личности не дают…
К словам он добавил в качестве вещественного доказательства повестку. Чиновник взял ее в руки. Стекла очков устремились на нее, равнодушные глаза захлопали ресницами.
— Правильно. А только я ничего не могу поделать. Иди, старик, добывай метрику, фотографии и марку, — сказал он бесстрастным тоном.
— Да у меня есть бумаги, там сказано, кто я такой, вот погляди: последняя квитанция об уплате налога, а вот карточка избирателя.
— Старик, зря стараешься, — ответил чиновник, отталкивая руку Дьенга. — Без фотографий, без метрики и без марки не могу выдать удостоверения. Уступи место следующему.
Дьенг выпрямился. У него закружилась голова. Он поискал глазами Маису.
— Почтенный! Твой знакомый уже ушел. Сказал, что у него срочное дело.
— Что? Как?
— Он велел передать тебе, что уходит.
— Спасибо, женщина, — сказал Дьенг, спускаясь с крыльца.
«Сходить на почту — не бог весть какая даль, это ведь не на луну взобраться. Где же он шляется? Нет того, чтобы позаботиться о нас, о детях. Будет теперь показывать свою щедрость, деньги-то и потекут, как вода между пальцами. А может, какую-нибудь молоденькую присмотрел себе, озорницу бесстыжую. Она у него денежки-то и вытянет за милую душу».
Весь день Мети вела сама с собой такие речи. Соседи — и женщины и мужчины — уже не раз посылали свое потомство справиться, не вернулся ли Дьенг. «Бессовестные! Как услышат, что у человека деньги завелись, сразу набросятся, будто коршуны».
Дьенг вернулся поздно — он еще заходил в мечеть. Вечерняя трапеза оказалась не хуже дневной. Жены старались предупредить малейшее его желание. Угостив мужа орехом кола, Мети, расхрабрившись от присутствия второй жены, спросила:
— Ну как? Все благополучно прошло?
— Ничего я не получил, — ответил Дьенг. — Требуют удостоверение личности. А чтобы получить удостоверение личности, нужны метрика, марка в пятьдесят франков и три фотографии.
