— Сходи в полицейский участок своего квартала, — в конце концов дал совет чиновник. И, возвращая Дьенгу уведомление, добавил: — Перевод будет лежать на почте две недели.
Горги Маиса и Дьенг еще некоторое время топтались у окошечка, потом двинулись к выходу.
— Вон как ты заплатил мне! — крикнул писец, схватив Дьенга за шиворот.
— За что?
— Как «за что»? За работу.
— А чего же ты кричишь и всю одежду на мне измял! — сказал Дьенг, вырываясь из его цепких рук.
— Приятель, мы еще не получили денег по переводу. У моего друга нет удостоверения личности, — добавил Горги Маиса, стараясь утихомирить писца.
— Это меня не касается.
— Да не кричи ты, — надменно оборвал его Дьенг. — Аллах знает, что нет у меня пятидесяти франков. Сейчас я пойду в полицию, а когда вернусь, заплачу тебе. Я чужим добром никогда не пользуюсь. Я правоверный мусульманин.
— Правоверный! Мошенник ты — вот ты кто! Шел бы лучше работы поискал, чем строить из себя марабута[37], — язвил писец, возвращаясь на свое место.
Что же такое делается? Дьенг не мог понять, но, спускаясь по ступенькам крыльца, чувствовал себя глубоко униженным. У почты, выстроившись в ряд, словно увядшие растения в горшках, стояли нищие, подставляя кто руку, кто деревянную чашку, и все жалобно клянчили подаяние. Дьенг, отряхиваясь, попросил своего спутника посмотреть, не измята ли, не запачкана ли у него сзади одежда.
— Если побыстрее двинуть в полицию, может, еще успеем до закрытия вернуться на почту?
Горги Маиса испытующе взглянул на небо, на тени платанов, на циферблат своих карманных часов и изрек:
— Может, и успеем.
— Идти-то придется пешком.
— Ну, это все меняет.
Хотя присутствие Маисы было для Дьенга моральной поддержкой, он думал об истраченных сорока франках. Одному-то ему хватило бы на поездку в автобусе в оба конца.
— Ты пойдешь со мной?
— Да, — ответил Маиса, удивляясь такому вопросу.
«Я прибавлю шагу, — думал Дьенг, — он рассчитывает на мой перевод. Вот прилипала!»
Горги Маиса трусил за ним рысцой.
Он услышал в лавке, что его приятель Дьенг получил денежный перевод, и теперь действительно прилип к нему, надеясь «нагреть» его по меньшей мере на пять тысяч франков. Уходя утром из дому, он сказал одной из своих жен:
— Подожди меня, я скоро вернусь и принесу денег на сегодняшние расходы.
Измученные, мокрые от пота, они вошли во двор полицейского участка, и Горги Маиса тотчас рухнул на широкую ступеньку крыльца, которое шло вокруг всего здания — старой виллы колониальной архитектуры, отданной в распоряжение полиции. На крыльце в разных местах кучками устроились люди и разговаривали между собой; у входной двери сидели, вытянув ноги, двое небрежно одетых полицейских.
Один сказал скучающим тоном:
— Удостоверение личности? Вон туда.
Дьенг пошел по коридору.
— Эй! Ты куда?
Ибраима вздрогнул от испуга. Голос, окликнувший его, звучал так странно, совсем был не похож на человеческий. Дьенг обернулся… Никого. Он осторожно сделал еще несколько шагов.
— Эй! Кому говорят? Куда лезешь?
Значит, этот замогильный, глухой голос обращался именно к нему? И вдруг кто-то грубо встряхнул его за плечо.
— Сюда входить запрещается. Разве не знаешь?
От негодования, от сдержанного гнева у Дьенга на мгновение перехватило дыхание; он остолбенел. В глотке все горело от жажды. Он с трудом проглотил слюну. Около себя он увидел повернувшееся к нему страшное лицо, как будто вырезанное из обуглившегося дерева, толстогубое темное лицо с топорными чертами.
— Дежурный сказал — сюда идти. Удостоверение личности, — испуганно ответил Дьенг.
— Вон отсюда!
В полном расстройстве чувств, покусывая нижнюю губу, одергивая одежду, поправляя на голове феску, Дьенг медленным шагом двинулся обратно.
— Дай-ка на колу! — встретил его появление Горги Маиса.
Дьенг окинул его презрительным взглядом и, дав ему монетку, занял место в очереди.
— Пора молитву совершить, — напомнил ему Горги Маиса.
Маиса умел творить молитву совсем как мулла. Он был мастер на все руки. Дьенг вернулся на свое место в очереди, захватив с собою дольку ореха колы.
Очередь совсем не двигалась. Люди роптали на медлительность служащих.
