Барину под стать себе, особенно если знатному господину грозит тюрьма, Сечени иной раз и подпишет вексель, однако гораздо чаще он отказывается дать в долг даже десять форинтов. Но ведь Кларку он давал не взаймы и не в подарок. Эту пресловутую сумму даже авансом не назовешь: всего лишь умеренная плата за документ по вопросам строительства моста, за изготовление чертежа и переговоры, требующие уйму времени. Беда лишь в том, что Кларк — не магнат, который угодит в тюрьму, если его не вытащить из беды, не продажная женщина и не конюх-англичанин. Это хорошо одетый, вполне независимый мужчина на вид одних лет с Сечени, а в действительности восемью годами старше; у него собственный дом, и по образу жизни он ничем не отличается от джентльмена. От такого человека грех ждать, чтобы он тотчас требовал плату за каждое свое слово, за каждый росчерк пера…
По моему скромному разумению, Кларк допустил промашку, запросив за свои труды всего лишь сто пятьдесят фунтов. Потребуй он больше, и его авторитет в глазах графа только возрос бы.
Ну а теперь, после того как мы излили свой гнев на головы мелочных магнатов, самое время вспомнить, что этот венгерский граф Иштван Сечени умел быть не только прижимистым, но и великодушным. Ведь именно он, а не кто иной, предложил свой годовой доход — шестьдесят тысяч форинтов — на основание Венгерской академии наук. Тотчас добавлю, что, согласно некоторым источникам, он лишь предложил, но так и не внес эту сумму. По другим источникам, он ее выплатил. Допустим, что денег он не дал… Но я готов поклясться, что в тот момент, когда он предлагал эти шестьдесят тысяч, он твердо намеревался и уплатить их. Пусть бросит в него камень тот, кто после первого порыва… словом, все мы знаем, как оно бывает… Охотнее всего я бы рассказал по этому поводу один скабрезный анекдот.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Ладно, хотя я и рискую сорвать покров со своей скромности… В анекдоте речь идет о том, как мягко сердце, когда тверды прочие органы, и сколь твердо сердце… и так далее.
Но вот мой главный аргумент в защиту Сечени: никто и никогда не узнал бы об этой его мелочности, не признайся он в ней своему дневнику. Попробуем с этой стороны приблизиться к пониманию Сечени.
Если бы эти дневники не сохранились, облик Сечени казался бы гораздо проще. Схема выглядела бы примерно так: он совершил великие деяния, и это подтверждает его прогрессивную суть. Позднее он выступает против реформ и своей собственной деятельности, отказывается от всяческих переустройств, прогресса и, конечно, от революции; он переживает душевный надлом, терзается угрызениями совести и сам обрывает свою жизнь в дёблингском заведении для умалишенных.
Если опустить завершающий момент, то Сечени почти во всем повторяет жизнь своего отца. Сечени-отец, воспитанный на Вольтере, просвещенный и — благодаря предприимчивому предку из духовенства — очень богатый магнат, сторонник крупных реформаторских устремлений императора Иосифа II. Этот император за минувшие четыреста лет был единственным и последним из Габсбургов, отличавшимся незаурядным умом. Впрочем я неудачно выразился. Вношу поправку: этот правитель незаурядного ума и характера был единственным исключением среди злобных и тупых, вредоносных и выморочных Габсбургов за все четыреста лет правления их династии.
Что ни говорите, а якобинец Хайноци, кончивший жизнь в 1795 году на эшафоте, долгое время был близким доверенным лицом Ференца Сечени. Старик собрал огромную библиотеку, и если сын его Иштван гипотетически лишь предложил шестьдесят тысяч форинтов на основание академии, то старый Сечени не сулил, зато пожертвовал: и деньги, и библиотеку. Существующий поныне Национальный музей и его библиотеку основал именно он.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Да, тот самый музей, который вы имели возможность видеть и сегодня. Здание позднее построил Михай Поллак — кстати сказать, тоже англичанин… Словом, старший Сечени, видимо, потрясенный гибелью Хайноци, заделался ярым пиетистом и долгие тридцать лет на коленях перед распятием замаливал грехи. Дневников он не оставил, зато, как нам известно, подарил сыну талисман и собственноручно переписал для него молитвенник.
