Сечени страшится этой меры. Но страшит она и самого Кошута. В особенности боится он радикальной молодежи вроде Петефи или Вашвари. Разве не страхом продиктованы его слова:
«Нечего бояться этих молодых подстрекателей, их и наберется всего сотни три, не более. Стоит мне сказать хоть слово, и они будут сметены».
Позднее Кошут все же признает, что эти «молодые подстрекатели» могли бы стать его подлинной опорой, и на какое-то время он до известной степени подпадает под их влияние.
Сечени же никогда и никоим образом не желал окончательно порвать с Габсбургами, да и Баттяни — председатель ответственного министерства, очутившись на распутье, настаивает на том, чтобы Венгрия военными силами помогла империи в подавлении итальянского освободительного движения. Кошут поначалу колеблется, и, таким образом, временно одерживает верх левое крыло, Петефи — идея революционной солидарности и всемирной свободы. На этой почве снова вспыхивают разногласия между Сечени и Кошутом, утихшие было на короткое время.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Упоминание о Петефи впервые фигурирует в дневнике Сечени 17 апреля 1848 года.
«Кошут от имени нации выступал против правительства, а теперь Петефи и компания выступают против нас также от имени нации».
В этой своей интимной беседе с дневником Сечени высмеивает Кошута, сторонящегося левых устремлений.
А 19 апреля Сечени радуется тому, что «англичане стойко держатся против чартистов».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Не знаю, имеет ли в виду Сечени тех англичан, что живут в Пеште, но чартистами он, всего вероятней, называет пештских рабочих и ремесленников. Сравнение не точное, но Сечени мог себе это позволить. Что же касается пештских англичан… Вскоре и до них дойдет черед, а пока несколько слов относительно общей ситуации, поскольку тут переплетаются воедино дело сооружения моста и большая политика.
Сечени собирается наладить в механическом цеху Пештской вальцовой мельницы производство оружия. В этом он рассчитывает и на помощь Адама Кларка. 23 апреля вместе с министром торговых дел Клаузалом он посещает Кошута. Кошут намеревается представить на цели вооружения пятьдесят-шестьдесят тысяч форинтов в месяц.
25 апреля провозглашена австрийская конституция.
А затем следует дурное известие: австрийские военные силы одержали победу над армией Сардинии и итальянскими революционерами. В записи от 29 апреля значится:
«В Тапио-Бичке крестьяне прогнали помещиков».
12 мая имя Петефи второй раз появляется на страницах дневника:
«Народное собрание послало делегацию. Речь держит Петефи. Танчич, Видош, Палфи, Глембаи, Баттяни разговаривают пренебрежительно, я — примирительно. Деак — с нажимом. Кошут кутается в плащ, у него жар (?!)».
Это происходит в первой половине дня. А затем, на министерском совете, выступает и Кошут. «Неприкрытый бунтовщик», — констатирует Сечени.
А в другом источнике на этот счет сообщается следующее: солдаты Ледерера[90] заманили в ловушку и изрубили демонстрантов. Петефи созывает народное собрание перед зданием Национального музея и требует вооружить народ, при этом он произносит такие слова: «Я бы этому министерству не доверил не только отчизну, но и себя самого, даже пса своего».
Собравшиеся массы народа Петефи ведет к министерскому дворцу, а сам обращается к совету. Бросает упрек Баттяни и Сечени в излишнем промедлении. Баттяни оправдывается тем, что нет денег. На лице поэта появляется характерная язвительная улыбка.
— Я знаю, о чем вы сейчас думаете, — говорит Баттяни, — на то, мол, вы и министры, чтобы раздобыть средства. Достаньте хоть из преисподней, если больше неоткуда.
— Вздумай я отрицать это, вы не поверили бы мне, господин министр.
А под датой 14 мая мы находим в дневнике странную запись:
«Мне делают упреки, что я катаюсь верхом и прогуливаюсь с А. Кларком».
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Трудно сказать, что бы это значило. Лучше рассмотрим по порядку, что делается с мостом и чем занят Кларк.
