— Чем дальше, тем остроумнее! Вы, наверно, рассказывали анекдот и по поводу поджога рейхстага? Да?
— Нет.
— И даже о братьях Сасс[10] не рассказывали?
— Нет.
Дузеншен смотрит на остриженного еврея и говорит Мейзелю:
— Замечательный остряк, а?
Мейзель поднимает брови, и едва заметная улыбка скользит по его лицу.
— Он не красив, но оригинален.
— Давай-ка покажем его там, на дворе.
Дузеншен щелкает арестанта по голому черепу.
— Пошли!
На дворе арестанта встречают дружным хохотом. Остриженный наголо, с черным хохолком, он похож на китайца.
Дузеншен принимает командование:
— Смирно!
Эсэсовцы подтягиваются.
— Ружья на пле-чо!.. Шагом… марш!
— Ну, а ты беги свиным галопом вокруг колонны, — обращается Дузеншен к заключенному. — Это будет очень остроумно. Ну, живо, марш!
Леви бежит за взводом. Добежав до переднего ряда, он обегает его, затем каждую из марширующих шеренг.
Эсэсовцы, наслаждаясь, потешаются над заключенным, который, как загнанная собака, бегает вокруг них.
— Запевай! — приказывает Дузеншен.
Лора, Лора, Ло-о-ора!.. Хороши же
Девушки в семнадцать — восемнадцать лет…
Дузеншен покрикивает на бегающего вокруг отряда запыхавшегося заключенного:
— Живей! Не спать! Живей! Еще живей!
…И коль в долинах вешний цвет —
Еще раз Лоре той привет…
— Живей бегать! Еще живей!
Заключенный натыкается на марширующих и получает от эсэсовца такой пинок, что его отбрасывает в сторону.
Дузеншен командует:
— Перед входом перестроиться в две колонны! Марш, марш!
Измученный юноша должен пробежать в тюрьму между двумя рядами эсэсовцев.
Дузеншен дает совет:
— Торопись, не то сапоги в заднице завязнут!
Леви стискивает зубы, сжимает кулаки и, не возражая, бежит между рядами.
С обеих сторон его подгоняют пинками и тумаками. Он сгибается, чтоб защитить лицо и голову, но бешеными ударами его сваливают с ног и топчут подбитыми железом сапогами. Он снова вскакивает, не видя ничего, кроме поднятых для удара рук и ног, не слыша ничего, кроме дикого хохота и улюлюканья, и вдруг чувствует, что его швыряют, наконец, на каменные ступеньки лестницы.
В первое мгновение ему кажется, будто он оглох. Затем он поднимает голову, смотрит в довольные ухмыляющиеся лица и осторожно встает на ноги.
— Убирайся отсюда! — орет на него Дузеншен, и заключенный, спотыкаясь, торопится вверх по лестнице. — Внимание! — оборачивается Дузеншен к эсэсовцам. — У меня есть для вас сообщение. Наместник правительства приглашает весь отряд дежурных на встречу Нового года. Это является знаком признания наших заслуг.
В канцелярии комендатуры полная растерянность. Хармс стоит, скрестив руки, перед грубо сколоченной деревянной полкой, на которой лежат деловые бумаги и картотека. Ридель сидит за письменным столом и молча над чем-то размышляет. Дузеншен мерит комнату быстрыми, нервными шагами.
— Но разве это возможно? — снова и снова вздыхает Дузеншен. — Возможно ли?
Хармс и Ридель переглядываются. По лицу каждого пробегает чуть заметная злорадная усмешка.
— Ну, а если замять это дело? Ведь будет беспримерный скандал!
— Невозможно! — холодно отвечает Ридель. — Почти все слышали. Старик узнает и помимо нас.
— Ты даже не можешь себе представить, Хармс, что ты натворил! И так уж все время живем, как на вулкане. А теперь еще эта история!
— Я был пьян.
— И все же… все же… — Дузеншен вдруг останавливается перед ним. — И ты все это знаешь от Ленцера? От самого Ленцера?
— Да, я встретил его на Келлингхузенском вокзале. Мы разговорились. В ответ на мои упреки по поводу этой истории он рассказал мне про Мейзеля. Ленцер был взбешен тем, что сообщили в его отряд, а Мейзель за него даже не заступился.
— В таком случае он, конечно, и другим рассказывал?
— Еще бы!
— Не очень хорошо его характеризует, — лаконически замечает Ридель.
— Нехорошо характеризует? Сволочь, отъявленный мерзавец! — шипит Дузеншен и, засунув руки в карманы, снова принимается бегать по комнате.
— Позвони-ка! Пусть Мейзель придет!
Спустя несколько минут в комнату входит Мейзель. Он растерянно озирается по сторонам расширенными от волнения глазами. Его землистое лицо отливает зеленью. Губы судорожно сжаты.
