— Голос доносился из дома.
— Откуда ты знаешь?
— Я крикнул: «Дедушка! Габаль умер, его сменили у власти другие. Протяни же нам руку!»
— О Аллах! А тебя никто не слышал? — взволнованно спросил Шафеи.
— Мой дед слышал меня. До меня донесся его голос: «Негоже юноше требовать помощи от старого деда. Любимый отпрыск тот, кто действует сам!» Тогда я спросил: «А что я, такой слабый, могу против футувв?» — Он ответил: «Слабый — это глупец, который не знает собственной силы, а я не люблю глупцов».
— Так ты думаешь, — с ужасом спросил Шафеи, — что разговаривал с самим Габалауи?
— Да. Клянусь Господом! Шафеи застонал, как от боли:
— Ох, не приведут к добру эти фантазии!
— Поверь мне, отец! Не сомневайся в моих словах.
— Как бы мне хотелось, чтобы сомнения мои оправдались, — промолвил Шафеи.
А Рифаа вдохновенно воскликнул:
— Теперь я знаю, чего он от меня хочет! Шафеи в отчаянии ударил себя по лбу.
— Разве он от тебя чего–то хочет?
— Да! Ведь я слаб, но не глуп, а любимый сын тот, кто действует!
Шафеи почудилось, что грудь его пилят пилой.
— Если ты начнешь действовать, то погибнешь сам и навлечешь гибель на нас!
— Они убивают только тех, кто посягает на имение, — с улыбкой ответил Рифаа.
— А ты не собираешься посягать на имение?
— Адхам мечтал о жизни светлой, полной музыки и песен. Также и Габаль. Он требовал своей доли доходов от имения, стремясь дать людям счастливую жизнь. Но все они были уверены, что счастливая жизнь возможна, только когда доходы от имения будут поделены между всеми поровну. Они думали, что если каждый получит свою долю, то это избавит его от необходимости трудиться в поте лица и даст возможность жить без забот и в достатке. Но к чему имение, если можно достичь такой жизни и без него? А это возможно, стоит только захотеть.
Вздохнув с облегчением, Шафеи спросил:
— Так сказал тебе твой дед?
— Он сказал, что не любит глупцов и что глупец тот, кто не знает собственной силы. Я вовсе не призываю бороться за имение, ведь имение — ничто, отец. Главное — это счастье полноценной жизни, а для этого надо очистить души от зла. Я не напрасно изучал обряд зар, которым изгоняют ифритов из людей. Быть может, я делал это по наитию свыше, быть может, именно воля Всевышнего толкнула меня на этот путь. Шафеи немного успокоился после пережитого им волнения, но он почувствовал такую усталость, что лег на кучу опилок, вытянув ноги, а голову прислонил к оконной раме, ждавшей своей очереди на починку. Уже с некоторой иронией в голосе он спросил сына:
— Почему же мы не зажили счастливой жизнью, когда среди нас появилась Умм Бахатырха, еще задолго до твоего рождения?
— Потому что она, — уверенно объяснил Рифаа, — ждет, когда больные придут к ней сами, а не ходит по домам.
Шафеи окинул взглядом мастерскую.
— Посмотри, как хорошо кормит нас наша работа! А что нас ожидает завтра, благодаря тебе?
— Завтра будет еще лучше! — радостно воскликнул Рифаа. — Ведь исцеление больных людей может не понравиться только ифритам!
Лучи заходящего солнца, отразившись в зеркале шкафа, который стоял неподалеку от двери, осветили всю мастерскую.
51.
Тревога поселилась в доме Шафеи. Хотя он очень спокойно рассказал Абде о случившемся и она узнала лишь, что Рифаа слышал голос деда и после этого решил ходить по домам несчастных и изгонять ифритов из их душ, все–таки она очень обеспокоилась и без конца перебирала в уме возможные последствия. Рифаа не было дома. С дальнего конца улицы, не из квартала Габаль, доносился шум свадьбы: звуки бубнов, флейт и радостные возгласы. Абда решила взглянуть правде в глаза.
— Рифаа не лжет, — печально проговорила она. Но Шафеи не согласился с ней.
— У него слишком богатое воображение. Он принял фантазию за действительность.
— А как бы ты истолковал услышанное им?
— Откуда мне знать?
— Но одно несомненно — дед наш жив.
— Горе нам, если все это станет известно кому–либо, кроме нас!
— Мы будем молчать. Возблагодарим Аллаха за то, что нашего сына интересуют души людей, а не имение. Ведь если он никому не вредит, то и ему никто не причинит зла. — В голосе Абды звучала страстная надежда.
