— Если бы коварный замысел этого потерявшего честь человека удался, мы все были бы сейчас хладными трупами.
Ханум лишь тяжело вздохнула, а Габаль, не отводя сурового взгляда от эфенди, продолжал:
— Сколь жалок и беспомощен ты теперь, когда у тебя не осталось ни защитников — футувв, ни собственной смелости. Если бы я отдал тебя на суд жителям улицы, они растерзали бы тебя и растоптали ногами.
Управляющий задрожал всем телом и съежился так, что стал даже меньше ростом, а ханум приблизилась к Габалю и умоляюще проговорила:
— Прошу тебя, не говори таких ужасных вещей, ведь я привыкла слышать от тебя только добрые слова. Мы в таком состоянии, что заслуживаем снисхождения…
— Если бы не мое уважение к тебе, то дело приняло бы совсем другой оборот, — проговорил Габаль, отворачиваясь от ханум, чтобы скрыть волнение, охватившее его при звуках ее голоса.
— Я не сомневаюсь в этом, Габаль, я знаю, ты не можешь отказать в просьбе.
— Как было бы хорошо, если бы мы могли добиться справедливости, не пролив ни капли крови, — грустно произнес Габаль.
Эфенди пошатнулся, как будто теряя последние силы, а Хода быстро проговорила:
— Что случилось, то случилось, а сейчас мы полностью покоряемся твоей воле.
Было видно, что управляющий силится что–то сказать. Наконец, слабым голосом он произнес:
— Ведь есть возможность исправить совершенные ошибки.
Все с любопытством уставились на человека, который еще недавно был столь могущественным, а сейчас выглядел слабым и униженным. Управляющий, приободренный тем, что он вновь обрел дар речи, сказал:
— Теперь ты, Габаль, можешь занять место Заклата. Ты его заслужил.
Габаль нахмурился.
— Я не желаю быть футуввой, — презрительно сказал он. — Поищи себе кого–нибудь другого, кто стал бы охранять тебя. Я же хочу лишь вернуть права роду Хамдан!
— Они и так принадлежат вам, а ты, если хочешь, можешь управлять имением.
— Как это было раньше, Габаль, — вмешалась ханум.
— А почему бы нам не завладеть всем имением? — воскликнул Даабас.
Хамданы одобрительно зашумели, а лица ханум и эфенди покрылись мертвенной бледностью. Габаль метнул на своих сородичей гневный взгляд.
— Владелец имения приказал мне вернуть вам ваши права, а не лишать прав других.
— А откуда тебе известно, что и другие вернут себе свои права? — спросил Даабас.
— Это их дело, — сказал Габаль. — А ты, Даабас, ненавидишь несправедливость, только когда сам становишься ее жертвой.
— Ты честный человек, Габаль, — проговорила в сильном волнении ханум, — как бы я хотела, чтобы ты вернулся в мой дом!
— Я останусь жить с хамданами, — решительно ответил Габаль.
— Но это не приличествует твоему положению!
— Когда мы получим свою долю доходов от имения, мы отстроим дом не хуже Большого дома! Такова воля нашего деда Габалауи.
Эфенди недоверчиво покосился на Габаля и сказал:
— После того что произошло сегодня, мы не можем быть спокойны за свою безопасность.
— Вы сами должны налаживать ваши отношения с жителями улицы, — с презрением проговорил Габаль. — Меня это не касается.
— Если ты будешь уважать наш уговор, — неожиданно вмешался Даабас, — никто не посмеет тебе угрожать.
— Я заявляю публично о законности ваших прав, — решительно заявил эфенди, а ханум умоляюще посмотрела на Габаля.
— Поужинай сегодня со мной, Габаль, прошу тебя как мать.
Габаль пытался догадаться, чего она добивается, так настойчиво подчеркивая свою любовь к нему, но был не в силах отказать ей и сказал, склонив голову:
— Как пожелаешь, госпожа моя!
42.
И вот настали светлые дни для рода Хамдан или рода Габаль, как он стал теперь называться. Широко распахнулись двери кофейни, и поэт Ридван занял свое место на скамье. Вновь зазвучали струны ребаба, рекой полилось пиво, клубы голубоватого дыма от кальяна заволокли потолок. Тамархенна танцевала так, что у нее чуть не переломилась поясница. И никого больше не волновало, будет ли найден убийца Кадру. А история встречи Габаля с Габалауи обрастала все новыми легендарными подробностями. Эти дни были лучшими в жизни Габаля и Шафики. И Габаль предложил жене:
— Давай позовем Балкыти жить с нами!
— Да! Пусть он благословит появление внука! — ответила Шафика, которая уже чувствовала признаки приближающихся родов.
