— Будь ты проклят, негодяй! Скорпион ядовитый! Идрис отвечал на это еще большими кривляньями — он изгибал шею направо и налево, играл бровями и щелкал пальцами. Вне себя от гнева Адхам кричал:
— Низкий обманщик! Презренный лжец!
Идрис извивался всем телом, подражая движениям танцовщицы, а рот его кривился в безобразной усмешке. Не обращая внимания на понукания Умеймы, которая пыталась заставить мужа продолжать путь, Адхам вопил:
— Развратный негодяй, грязная тварь!
А Идрис все покачивал бедрами, медленно кружась на месте. Адхам не выдержал, бросил свой узел на землю, оттолкнул Умейму, которая хотела его задержать, и, подбежав к брату, схватил его за горло и изо всех сил принялся душить. Идрис словно и не заметил нападения, продолжал танцевать, изгибаться и кривляться. Совсем обезумев, Адхам не переставая молотил его кулаками, а братец не обращал внимания на побои и противным голосом пел: — Голубок попался прямо в лапы кошки…
Потом внезапно остановился, зарычал и сильно ударил Адхама в грудь. Тот зашатался, потерял равновесие и упал навзничь. Умейма с криком бросилась к мужу, помогла ему подняться и принялась отряхивать пыль с его платья, приговаривая:
— Не связывайся ты с этим животным. Пойдем отсюда. Адхам молча взвалил на плечо узел, и они зашагали прочь. Но, отойдя немного, изнемогший Адхам снова сбросил узел, уселся на него и сказал: «Давай немного отдохнем». Жена села рядом и снова залилась слезами. До них донесся громоподобный голос Идриса, и они увидели, что обладатель его стоит в вызывающей позе и обращает свою речь к Большому дому:
— Ты изгнал меня, чтобы возвысить самого ничтожного из твоего потомства. Ты видишь, как он тебя отблагодарил. Ты сам вышвырнул его в грязь. Кара за кару, зачинщика первого настигает расплата. Но знай, что Идрис не сломлен. Оставайся же в своем доме с трусливыми и бесплодными сыновьями. А внуки твои будут барахтаться в пыли и рыться в отбросах. Они будут питаться бататом и жмыхом, будут получать пощечины от сильных мира сего. Кровь твоя смешается с самой низкой и презренной кровью. Ты же будешь сидеть один в своей каморке, изменяя написанное в твоей книге под диктовку гнева и отчаяния. А когда придет старость, ты окажешься совсем одиноким, таким одиноким, что некому будет оплакать тебя после кончины.
Повернувшись к Адхаму, Идрис продолжал как безумный:
— А ты, жалкий, как сможешь ты жить самостоятельно, если тебе не на кого опереться и неоткуда ждать помощи? Чем поможет тебе в этой пустыне умение читать и считать? Ха–ха–ха!
Умейма все не переставала плакать, и это разозлило Адхама. Он сказал холодно:
— Уймись. Утирая глаза, она отозвалась:
— Не могу. Ведь я во всем виновата.
— Я виноват не меньше. Если бы я не проявил слабодушии, то не случилось бы того, что случилось.
— Нет, нет, это мой, и только мой, грех.
— Ты обвиняешь себя, чтобы избежать моих упреков, — сердито проворчал Адхам.
Умейма сконфуженно умолкла и низко склонила голову. По вскоре опять заговорила:
— Не думала я, что он так жесток.
— Я‑то хорошо знал его, и поэтому мне нет оправданий. Поколебавшись немного, Умейма спросила:
— Как же я буду тут жить, беременная?
— Да, непросто после Большого дома жить на пустыре. Но слезами горю не поможешь, придется нам построить хижину.
— Где? Он огляделся вокруг, задержался немного взглядом на хижине Идриса.
— Не стоит слишком удаляться от Большого дома, хотя это и вынуждает нас оставаться рядом с Идрисом. Одни на этом пустыре мы погибнем.
Подумав, Умейма согласилась с мужем:
— Да, и лучше, чтобы отец нас видел, быть может, его тронет наше бедственное положение.
Адхам вздохнул:
— Тоска меня гложет. Если бы не ты, я подумал бы, что все это происходит в кошмарном сне. Неужели сердце его охладело ко мне навсегда?! Я не стану оскорблять его, как Идрис. Увы, я ни в чем не похож на Идриса, а заслужил то же, что и он.
Умейма в сердцах воскликнула:
— Свет еще не видывал таких отцов, как твой!
— Прикуси язык, — одернул жену Адхам. Но ее это лишь распалило.
— Право же, я не совершила никакого преступления. Расскажи кому хочешь, что я сделала и какое понесла наказание, и, бьюсь об заклад, любой придет в изумление. Клянусь, такого отца еще не бывало в мире.
