— К тому же, — добавила Аватыф, — мы и сами не будем в безопасности. Управляющий получит от тебя все, что ему нужно, а потом придумает способ разделаться с тобой, как сейчас он собирается разделаться с футуввами.
В глубине души Арафа был согласен с ними, те же мысли мучили его беспрестанно. Но он убежденно сказал:
— Я сделаю так, что он всегда будет нуждаться в моем волшебстве!
— В лучшем случае, — ответила Аватыф, — ты станешь его новым футуввой.
— Именно так, — подтвердил Ханаш, — футуввой, оружие которого не палки, а бутылки. Вспомни, как он относится к футуввам, и ты поймешь, что тебя ждет.
— Прекрасно! — в сердцах воскликнул Арафа. — Можно подумать, что я алчный честолюбец, а вы благочестивые скромники, поверившие мне как святому. Можно подумать, что я не проводил ночи напролет в дальней комнате, не подвергал опасности свою жизнь! И все это ради блага нашей улицы! Если вы отказываетесь принять предложение, так скажите, что делать!
Он смотрел на них с вызовом, Оба молчали. Его мучила боль, и мир представлялся ему кошмаром. Все испытания, выпавшие на его долю, он воспринимал как кару за смерть деда, и это увеличивало его страдания. Аватыф в полном отчаянии шепнула:
— Надо бежать!
— Но как?!
— Не знаю, но тебе это будет не труднее, чем проникнуть в дом Габалауи.
— Управляющий ждет нас, за нами следят, что можно придумать?
Наступило молчание. Ужасное молчание, подобное безмолвию могилы, в которой покоился Габалауи.
Ханаш вздохнул и, словно прося прощения у кого–то, сказал:
— У нас нет выбора. Оба прошли в заднюю комнату и принялись набивать стоявшие там бутылки песком и осколками стекла.
— Нам следует, — заметил Арафа, — договориться об условных знаках, которыми мы будем записывать результаты наших опытов. Мы заведем секретную тетрадь и станем все заносить в нее, чтобы в случае моей смерти наши усилия не пропали даром. Я хочу, чтобы ты овладел всеми тайнами волшебства. Мы не знаем, что готовит нам судьба.
Они старательно продолжали работать, но Арафа заметил нахмуренные брови Ханаша и решил открыть ему свои намерения.
— Этими бутылками мы уничтожим футувв, — объяснил он.
— Это не принесет пользы ни нам, ни нашей улице! — возразил Ханаш.
Не переставая работать, Арафа стал убеждать Ханаша:
— Видно, истории поэтов тебя ничему не научили. Если в прошлом были люди, подобные Габалю, Рифаа и Касему, то отчего в будущем не могут появиться такие же?
— Были времена, когда я считал тебя похожим на них. Арафа сухо засмеялся.
— А когда я потерпел поражение, ты перестал так думать?
Ханаш промолчал.
— Я не буду походить на них по крайней мере в одном. У них были на нашей улице последователи. Меня же никто не понимает. Касем мог привлечь человека на свою сторону одним ласковым словом. Мне же требуются долгие годы для того, чтобы обучить одного человека своему ремеслу и сделать из него последователя.
Он закончил набивать бутылку, закупорил ее и, подставив под свет фонаря, сказал, любуясь делом своих рук:
— Сегодня она устрашает сердца и наносит раны, а завтра может стать орудием убийства. Я же говорил тебе, возможности волшебства беспредельны!
106.
Кто наш главный футувва? Со дня похорон Саадаллы жители улицы не переставали задавать друг другу этот вопрос. Снова каждый род счал хвалить своего футувву. Члены рода Габаль утверждали, что их Юсуф — самый сильный и теснее других связан родством с Габалауи. Рифаиты заявляли, что их род — самый благородный на улице, так как ведет начало от человека, которого Габалауи похоронил в своем доме и собственными руками. Члены рода Касем напирали на то, что они единственные в свое время не использовали плоды победы и собственных интересах, а позаботились обо всей улице, что лишь при Касеме улица была единой и законом на ней были справедливость и братство.
Как обычно, разногласия начались с перешептываний в кофейнях, потом смута охватила всю улицу, и жители ее приготовились к самому худшему. Ни один футувва не смел теперь пройтись по улице в одиночку. Если же проводил вечер в кофейне или в курильне, то лишь под охраной подручных, вооруженных дубинками. Поэты в кофейнях восхваляли футувву своего квартала. Владельцы лавок и бродячие торговцы с мрачным видом прикидывали будущие убытки. Ожидание беды и страх перед завтрашним днем заставили людей забыть и смерть Габалауи, и убийство Саадаллы. И права была Умм Набавийя, торговка вареными бобами, когда она во всеуслышание сказала:
