— Поешь, — уговаривала его Бадрийя.
Он глядел на нее затуманенными глазами из–под полузакрытых век и говорил:
— Скоро ты станешь свидетельницей нашей победы, Камар.
Он очнулся, заметив, что оговорился, и увидев, как изменилось лицо Бадрийи. Усевшись на постели, он смущенно и нежно сказал:
— Какая вкусная у тебя еда.
Но она нахмурила брови. Взяв кусок таамии, он ласково пригласил ее:
— Поешь вместе со мной. Бадрийя отвернулась и пробормотала:
— Она была старая и некрасивая.
Он согнулся от этих слов, словно от удара, и с глубоким упреком сказал:
— Никогда не поминай ее плохо. О таких, как она, вспоминают лишь с благодарностью.
Она живо обернулась к нему, хотела что–то возразить, но увидела на его лице такое горе, что не осмелилась произнести ни слова.
86.
Побежденные возвратились с позором. Они старались держаться как можно дальше от ярких огней дома Савариса, где царило свадебное веселье. Мужчины разбрелись по своим домам. Но дурные вести распространяются, как пожар, и вскоре во многих жилищах заголосили женщины, а шум свадьбы затих, и веселье угасло, словно огонь, засыпанный землей. Весть о смерти Савариса передавалась из уст в уста. Вскоре стали известны и имена тех, кто погиб вместе с ним. Среди них были и рифаиты, и жители квартала Габаль, участвовавшие в свадебной процессии. А кто же тот преступник, который учинил побоище? Касем, овечий пастух! Касем, которому суждено было бы, если бы не Камар, всю жизнь оставаться бродягой.
Один мужчина сообщил, что он проследил за людьми Касема, когда они возвращались после драки, и узнал, что укрываются они на горе Мукаттам. Многие испугались: уж не засел ли Касем на горе с целью истребить всех обитателей улицы? Все, кто еще спал, пробудились ото сна и вышли из своих домов. Все возбужденно переговаривались между собой. Один из жителей квартала Габаль гневно кричал:
— Надо поубивать всех бродяг!
Но Гулта остановил его, сказав:
— Бродяги не виноваты. Из них тоже многие погибли вместе с их футуввой.
— Сжечь Мукаттам!
— Прикончить Касема и кинуть его труп на растерзание собакам!
— Клянусь всем святым, я напьюсь его кровушки! Проклятый трусливый бродяга!
— Он воображает, что гора спасет его от расплаты! — Могила его спасет!
— Раньше он получал миллим из моих рук и целовал землю у моих ног!
— Притворялся таким ласковым и любезным, а обернулся вероломным убийцей! На следующий день вся улица была в трауре. А еще через день все футуввы собрались в доме управляющего Рифата. Кипя гневом и злостью, он сказал им:
— Оказывается, мы и носа не смеем высунуть за пределы нашей улицы, так как это грозит нам смертью.
Главный футувва Лахита, который чувствовал себя виноватым, но не желал в этом признаться, попытался приуменьшить серьезность того, что случилось.
— Обыкновенная драка между футуввами и его соперниками из того же квартала.
— Из нашего квартала тоже один убит, а трое ранено, — не согласился с ним Гулта.
— И из нашего один убит, — вставил Хаджадж. Рифат с иронией обратился к Лахите:
— Это пощечина тебе, главный футувва! Лицо Лахиты налилось кровью.
— Овечий пастух! — процедил он сквозь зубы. — Клянусь Аллахом, со мной шутки плохи!
— Овечий пастух?! — воскликнул Рифат, не скрывая тревоги. — Когда–то он им был. А сейчас сделался очень опасен. Мы слишком легко относились к его бредням и из уважения к его супруге закрывали глаза на его выходки. Вот он и набрал силу! Он долго притворялся скромным и безобидным, а потом улучил момент и расправился с футуввой и его людьми. А сейчас он засел на горе и, конечно, обдумывает дальнейшие планы.
Присутствующие обменялись гневными взглядами, а управляющий продолжал:
— Он сеет смуту в душах жителей нашей улицы. Вот где главная беда, и мы не должны забывать об этом. Он соблазняет людей, обещая им имение. И хотя доходов от имения не хватает даже тем, кто ныне им владеет, этому никто не желает верить. Нищие и бродяги не верят этому, а их на улице большинство! Он обещает покончить с властью футувв, и все трусы — а их не перечесть на нашей улице! — радуются этому. Наша улица — улица малодушных! Ее обитатели всегда на стороне победителя. Если мы будем бездействовать, мы погибли.
