Касем, сурово глядя на адвоката, спросил:
— Почему же ты не дал мне этот добрый совет, когда я был у тебя в конторе?
Адвокат молчал, пораженный такой дерзостью. Управляющий поспешил прийти к нему на помощь.
— Ты здесь для того, — одернул он Касема, — чтобы отвечать на вопросы, а не задавать их.
Адвокат поднялся и попросил позволения уйти. Он чувствовал себя неловко и, чтобы скрыть растерянность, плотно кутался в джуббу. А управляющий сердито продолжал допрашивать юношу:
— Как тебе пришла в голову мысль подать на меня иск? Касем почувствовал, что у него нет другого выбора: либо драться, либо погибнуть. Но он не знал, что сказать.
— Говори же, — понукал его управляющий, — что все это значит? Может, ты сошел с ума?
— Я, слава Аллаху, в здравом уме, — мрачно произнес Касем.
— Что–то не верится. Почему ты решился на это преступное дело? Ведь ты избавился от бедности с тех пор, как эта сумасшедшая взяла тебя в мужья. Чего же тебе еще надо?
— Я ничего не хочу для себя лично! Управляющий посмотрел на Лахиту, словно призывая его в свидетели того, какую ерунду городит парень, затем снова перевел возмущенный взгляд как Касема и завопил:
— Так зачем ты это сделал?
— Я хотел лишь справедливости!
Глаза управляющего подозрительно сощурились.
— Может быть, ты рассчитываешь, что родство твоей жены с ханум спасет тебя?
— Нет, господин, я не рассчитываю на это.
— Разве ты футувва, который может бросить вызов всем другим футуввам улицы?
— Конечно, нет, господин! Управляющий не выдержал:
— Так скажи, что ты безумец, и кончим на этом!
— Я в здравом уме.
— Почему же ты подал иск на меня?
— Я хотел справедливости.
— Для кого?
После короткого раздумья Касем ответил: Для всех!
— А тебе–то какое дело до всех? — недоуменно спросил управляющий.
Касем, опьяненный собственной смелостью, ответил:
— Я хочу претворить в жизнь условия, завещанные владельцем имения.
— И ты, бродяга, осмеливаешься говорить об условиях владельца? — вскричал возмущенный управляющий.
— Он наш общий дед, — спокойно ответил Касем.
Тут Рифат вскочил и изо всех сил ударил Касема по лицу опахалом от мух, которое держал в руке.
— Наш дед! Да среди вас нет ни одного, кто знает своего отца, а каждый нахально заявляет «наш дед». Вы воры, бродяги и негодяи. Твоя наглость переходит всякие пределы. Ты надеешься, что в этом доме окажут покровительство тебе и твоей жене, но и дворовый пес лишается милости, если укусит руку хозяина.
Лахита, желая успокоить разбушевавшегося Рифата, стал уговаривать его:
— Сядь и успокойся, не стоит расстраиваться из–за какого–то ничтожества!
Управляющий с трясущимися от гнева губами сел на диван.
— Даже бродяги уже зарятся на имение и, потеряв всякий стыд, говорят «наш дед».
Лахита согласился с управляющим:
— Видно, правду говорят жители нашей улицы о бродягах. Прискорбно то, что улица наша сама устремляется к своей погибели. — И, обернувшись к Касему, добавил: — Твой отец был моим помощником, так не вынуждай меня убить тебя!
А Рифат воскликнул:
— За то, что он сделал, он заслуживает не просто смерти, а гораздо более жестокого наказания. Если бы не ханум, его уже давно не было бы в живых!
Лахита решил продолжить допрос:
— Скажи–ка, парень, кто стоит за тобой? Лицо Касема еще горело от удара опахалом.
— Что ты имеешь в виду, господин? — спросил он.
— Кто надоумил тебя подать иск?
— Я сам пришел к этой мысли.
— Ты был простым пастухом. Потом судьба улыбнулась тебе, а тебе все мало?
— Я хочу справедливости! Справедливости, муаллим! Управляющий заскрипел зубами от ярости.
— Справедливости?! Собаки! Подлецы! Когда вы собираетесь разорить и разграбить имение, вы всегда говорите о справедливости!
И, повернувшись к Лахите, приказал:
— Допрашивай его, пока не сознается!
И снова Лахита вкрадчивым и угрожающим голосом спросил:
— Так кто же тебя надоумил?
Со скрытым вызовом Касем ответил:
— Наш дед!
– ?!
— Перечитай условия владения, и ты убедишься, что именно он надоумил меня!
Рифат снова вскочил с дивана и завопил:
— Убери его с моих глаз, вышвырни его прочь! Лахита поднялся и, взяв Касема за руку, повел к двери.
Он железной хваткой сжимал ему руку, но Касем молча терпел боль. Лахита прошептал ему на ухо:
