— Но в партизанах могу оставаться? — спрашивает Андрей. — Хоть иногда выйти на дело…
— Твое дело теперь другое, — немного уклончиво говорит Гнедаш. — Считать вагоны, смотреть, что в них и сколько. Орудий, танков, людей… Смотри и запоминай, память хорошая?
— Не жаловался.
— Видишь, какое дело: занизишь данные — плохо, фронт прорвать могут. Завысишь — тоже плохо. Значит, наши с другого участка войска перебрасывать будут. Знаешь, что прежде всего интересует командующего накануне сражения?
— Разведданные?
— Их самому Верховному каждое утро докладывают. Передавать-то кто будет? Ты?
— Света. Дело знает…
Гнедаш молчит. Теперь самое сложное. Если провал, засекут? «Не продашь?» — спрашивать об этом не стоит. Порядочного человека такой вопрос оскорбит, непорядочного… а его вообще бессмысленно спрашивать. Когда жена вышла из комнаты, Ким сказал:
— За нее не боишься?
— Боюсь, — вздыхает Андрей, — а что делать? Если придут — живыми не дадимся, будем отстреливаться.
— Это так. Но вас могут взять ранеными. Начнут мучить ее на твоих глазах. Бери, это верней пули, — говорит Ким и передает Андрею небольшой пакетик.
— Понятно, — медленно произносит хозяин, и лицо его как-то тяжелеет.
Малинская рация — это первая точка, созданная Кузьмой Гнедашем. По-видимому, он нашел верного и знающего человека, ибо тот стал давать довольно точные сведения в центр о проходящих немецких частях. Следуя плану, Гнедаш расставил наших разведчиков по кольцу: Киев — Чернигов — Коростень — Житомир, где в скором времени развернулись сражения.
После того как связи были установлены, Ким поручил Куркову и его подрывникам заняться минированием шоссейных и железных дорог. К этому времени в центр, в помощь Киму, был заброшен Иван Бертольдович Франкль-Тиссовский. И Ким вместе с ним отправился в рейд по Черниговской и Киевской областям. Они встречались с подпольщиками, привлекали новых людей и, главное, изучали систему оборонительных сооружений в районе Киева. Немцы стали возводить укрепления тотчас после разгрома под Сталинградом.
…Когда я собирал материал о Киме, мне попали в руки письма, написанные совсем недавно. Прочитайте их.
«В газете я увидела фотографию Кузьмы Гнедаша, или разведчика Кима, и неожиданно всплыл в памяти далекий эпизод 1942 года и одна загадочная встреча.
Осень сорок второго. Живу я на оккупированной территории, в родном селе Туковщина, расположенном рядом с г. Остер, Черниговской области. До войны окончила 9 классов, мне 17 лет. Уже прошел год, как в нашем краю хозяйничают немцы. Летом меня пытались увезти в Германию, но дальше Чернигова я не ездила, убегала с дороги…
Раз вечером иду я от своей подруги, а ребятишки, которые всегда допоздна бегали по улице, кричат мне: «А к вам дяди пошли!»
Я поспешила домой. Открываю дверь и вижу: за столом сидят, ужинают двое мужчин. Один лет под сорок, кажется, усики небольшие были, пшеничного цвета, а может, и нет, может, у него были волосы такого цвета. Но выговор нерусского человека. Одет в форму защитного цвета, добротную, почти новую. Но поразил меня другой. Этот был гораздо моложе, лет тридцати, красивый, необыкновенно серьезный. На нем была темно-синяя габардиновая гимнастерка, брюки галифе, начищенные до блеска хромовые сапоги, добротный широкий ремень. Форма на нем сидела ладно, обтягивала вплотную его полное тело. Смуглое, загорелое лицо, красивые волосы, цвет глаз не помню…
В первый же момент, как только его увидела, подумала: «Как много дала природа этому человеку. Собрала все, что есть только на свете самого лучшего». По моим представлениям, в нем был воплощен идеал командира Красной Армии, волевого, мужественного, выдержанного, умного, очень серьезного человека.
Странно, что я тогда об этом подумала. Называли они друг друга по имени и отчеству, но редко, как — я не запомнила, но по их поведению чувствовалось, что главный — это тот, который моложе. За ужином он сказал, что они с товарищем простыли и нельзя ли здесь где-нибудь купить спиртного. Я ответила: можно. Он вынул из кармана пачку, сколько можно держать в руке, новых, не бывших в употреблении рейхсмарок, дал мне.
