Избранное - страница 29

Я принесла, они выпили, но немного, чтоб согреться. Очень спокойно, вежливо они расспрашивали нас о порядках, о старосте, где что строится — обо всем, словом. Помню, я все гадала, кто они… Если свои, как же они не боятся? В нашем селе немцев нет, но всего в километре город Остер, а там гарнизон, полицаи и пр. Если свои… Так ведь их же в любую минуту взять могут. Правда, случалось, и полицаи ходили в форме защитного цвета, но эти на фашистских прихвостней не похожи.

Почему они пришли в наше село? Оно небольшое, стоит в тупике. Через него никуда не попадешь. Если они ищут связи с партизанами, то у нас им нечего делать. Нет, не партизан они ищут, им нужно что-то в городе, в Остре.

И с нашей стороны начались обычные вопросы: откуда они родом, есть ли семья, как очутились на оккупированной территории? Тот, который постарше, улыбаясь, сказал, что он издалека. Помоложе ответил, что он из Сумской области и приехал к нам вербовать людей, он, мол, уполномоченный по набору рабочей силы в Германию, видел, как работают там наши, им там хорошо. Улыбаясь, спросил: хочу ли я ехать туда? Я сказала: «Нет, не хочу».

Улучив момент, я спросила маму о том, как они к нам попали. «Староста привел, говорит, у них есть такие документы, где сказано, чтобы их хорошо кормили».

Надо сказать, что староста у нас был совершенно безвредный, а может, он и на наших работал. Кто знает…

Утром гости начали вспоминать случай, который произошел незадолго до этого. Они переплыли речку (я подумала про себя, как можно лезть в холодную, уже осеннюю воду), и на противоположном берегу им пришлось сидеть целый день, до наступления темноты, под лодками. Тот, помоложе, говорит:

— Понимаешь мое положение. Я сижу под лодкой, дрожу от холода, а немцы стоят немного в стороне, слышу — разговаривают. Потом один из них подошел и сел на лодку. Лодка лежала на земле, была с одной стороны приподнята, надета на колышек. Он сел, а колышек сломался, и лодка опустилась прямо на меня. Руки, ноги ноют, разогнуть их не могу, а тут хочется чихать, кашлять. Еле выдержал…

Теперь я думаю, что они такими разговорами нас испытывали. Или убедились с вечера еще, какое у нас настроение. Словом, не очень-то они нас остерегались…

Так они прожили у нас три дня. На третий день тот, молодой, говорит мне: «Сегодня в 3 часа дня я пойду в Остер в комендатуру. Там мой знакомый, я должен его навестить. У вас нет желания пройти со мной в город?»

Я согласилась. Пообедали, посидели немного, он говорит: «Ну, пойдем». Идем по городу, вернее гуляем. Я оглядываюсь. Спутник мой, помолчав, взял меня под руку и говорит: «Не бойтесь ничего, это наш город, здесь дома и стены помогают». Я тогда еще мало в чем разбиралась. Говорю: «Вы к коменданту хотели». — «В свое время и к нему завернем, сейчас рано еще». И я поняла, что именно так мы и должны идти, оживленно разговаривать ни о чем, будто гуляем… Около парка он остановился закурить. И долго закуривал. Много спичек сломал… Сам все в парк поглядывает, а мне словно кто-то подсказал: «Не оборачивайся». Я вижу, он улыбается, но напряженно. Потом мы пошли дальше, и я скосила глаза на парк — там стояли какие-то военные машины, замаскированные деревьями… Он спросил меня: «Ну так как, поедешь в Германию?» Я говорю ему, что ехать умирать от английских, американских бомб я не собираюсь; если мне суждено умереть в этой войне, буду умирать на своей родной земле. Он мне: «Молодец, правильно ты решила, не езжай».

Наконец подошли к комендатуре. Он мне сказал: «Дальше я пойду один, иди по своим делам». И я свернула в переулок.

Вернулся он вечером, и сразу стали прощаться. Наши новые знакомые поблагодарили за гостеприимство, говорят: «Ну, вы поняли, кто мы такие. После войны мы напомним о себе и отблагодарим вас».

Я мысленно пожелала им удачи, но не сказала ничего вслух… Так я их не увидела больше, а как взглянула в газете на фотографию, то узнала в нем того, кто помоложе, с ним ходила в Остер.

В моих глазах капитан Гнедаш — лучший из людей, которых я когда-либо встречала в жизни.

В нем удивительно сочетались спокойствие, твердая убежденность в громадной пользе того дела, которое он делал, смелость необыкновенная, ум, выдержка, большая сила воли — все это сквозило в каждом его взгляде, в тоне разговора, в каждом его движении, в его действиях.