— Привычная обстановка и зелень Карпат, может быть, исцелят коллегу Севелла. У нервных больных никогда нельзя знать, что их излечит.
И вот однажды утром, во время одевания, тетя Эльза сказала своему больному мужу:
— Знаешь что, Филипп, поедем домой.
Больной сначала отрицательно покачал головой, затем возразил:
— Нет, Эльза, мы пока не поедем. У меня в Будапеште есть еще дела.
— Какие у тебя тут дела? — спросила тетя Эльза, не зная, радоваться ли ей или плакать.
— Я сделал некоторые важные, очень важные наблюдения. Мой долг — не скрывать этих наблюдений. Напишу ряд статей в одну из будапештских газет. Я думаю, лучше всего в рабочую газету.
Когда тетя Эльза сообщила врачу, что ее муж хочет работать, тот ей посоветовал переехать из санатория в какой-нибудь тихий пансион. У нервных больных никогда нельзя знать…
В саду тихого пансиона в горах Буды дядя Филипп начал работать. В течение двух недель он писал часов по семь-восемь в день. И работа сделала то, чего не могло достигнуть никакое лечение, — она исцелила его. Через две недели болезнь совершенно исчезла. Только одежда на дяде Филиппе теперь висела, да иссиня-черные волосы стали серебряными, и под глазами легли темные тени.
Когда тетя Эльза показала первую статью своего мужа благожелательному главному врачу нервного санатория, тот покачал головой:
— Боюсь, что коллега Севелла не будет больше врачом.
По желанию дяди Филиппа тетя Эльза отнесла статьи в редакцию рабочей газеты. Статьи эти были напечатаны одна за другой.
Доктор Севелла был убежден, что писал эти статьи как врач, по своей специальности. Вопросы, которые он разбирал, выражения, которые он употреблял, были взяты из области медицины. Но серия его статей все же была определенным политическим выступлением. В этих рожденных в столь необычайных условиях статьях были следующие мысли:
«Причиной самых распространенных и самых опасных болезней, уносящих ежегодно сотни тысяч жизней, являются не микроскопической величины бациллы, а непомерно большие поместья.
Туберкулез, тиф и сифилис лишь разновидности одной и той же ужасающей болезни. Трудно дать этой болезни название, которое принял бы весь мир. В Германии ее можно было бы назвать «крупповской горячкой», в Северной Америке — «вандербильтовской» или «рокфеллеровской болезнью», а в Лесистых Карпатах — «шенборновской язвой».
Самую суть всей этой серий статей дяди Филиппа можно было бы выразить в одной фразе: «Причиной массовых заразных болезней является частная собственность».
Определение это было не новое, но факты, которыми дядя Филипп подкреплял свое утверждение, были потрясающими и новыми даже для тех, кто давно уже боролся против крупповской горячки и шенборновской язвы.
Эти статьи имели для дальнейшей жизни Филиппа Севелла гораздо больше последствий, чем те, которые когда-то заинтересовали профессора Коха.
Когда поезд, на котором супруги Севелла ехали из Будапешта в Сойву, прибыл в Берегсас, вся наша семья собралась на вокзале.
Дядя Филипп был в великолепном настроении.
— Если через несколько недель ты услышишь, шурин, — сказал он со смехом, похлопывая отца по плечу, — что подожгли мой дом или по недоразумению меня пристрелили, не удивляйся.
Поезд стоял в Берегсасе всего пять минут. Все это время говорил только дядя Филипп. Никогда раньше я не видел его таким словоохотливым и оживленным.
Ожидая, что подожгут его дом или по недоразумению пристрелят его самого, он ошибся. Ничего подобного с ним не случилось.
Начальник Сойвинского уезда, управляющие графа и попы знали о напечатанных в Будапеште статьях доктора Севелла. Но отомстили они дяде Филиппу не так, как он этого ждал. С сойвинским еврейским доктором ничего не случилось, просто-напросто в Сойве его перестали считать врачом. Те больные, которые могли платить за услуги врача, к нему больше не обращались. Раз в неделю в Сойву приезжал на графских лошадях волоцкий доктор. Все заболевшие в его отсутствие ждали его приезда. Если же ждать было невозможно, то обращались к тете Фуфке или перебирались без всякой врачебной помощи на тот свет. Начальник уезда, управляющие, три священнослужителя и директор завода следили за проведением этого бойкота так строго, что бесплатные больные осмеливались посещать дом Севелла только по ночам.
