Фоти вел себя на суде очень спокойно. Не пытался отрицать, что забастовку на кирпичном заводе организовал он и он же ею руководил. Его речь была определенно скучной дли публики. Он применял много непонятных и, по мнению присутствующих, бессмысленных выражений, как, например, капиталистическая эксплуатация, остатки феодализма, классовая борьба, классовое государство, классовый суд.
Несколько более интересным был допрос жены Фоти.
Это была хорошенькая, худая блондинка, того же возраста, что и Фоти.
За словом в карман она не лезла.
— Моего мужа отдали под суд за то, что Кохут заставляет своих рабочих трудиться свыше сил, а платит гроши, — заявила она.
— Янош Фоти предстал перед судом, — торжественно провозгласил вспотевший судья Кицбюхлер, — потому что возбуждал других против бога и отечества.
— Это старая песня! — сказала жена Фоти. — Тот, кто боится за свой карман, всегда вспоминает о боге.
Кицбюхлер призвал ее к порядку и повышенным голосом задал следующий вопрос:
— Значит, вы отрицаете, что Янош Фоти является врагом Венгерского королевства?
— Лучше бы вы спросили меня, господин судья, кто является врагом трудящегося народа Венгрии! Если вы не спросите, скажу сама: Шенборн, Кохут, Комор, Гулачи, ну, и вы, господин судья, а также подобные вам люди.
Жену Фоти, явившуюся на суд в качестве свидетельницы, Кицбюхлер приговорил за оскорбление суда к двухнедельному аресту.
Янош Фоти был присужден только к восьми месяцам тюрьмы.
В то время венгерские законы и венгерские суды еще не были приспособлены к кровавому подавлению рабочего движения.
В день рождения его величества Франца-Иосифа, после торжественного обеда, устроенного бургомистром, некий член комитатского самоуправления, независимец Кальман Вандор, просидел в одном всем известном месте несколько больше времени, чем обыкновенно. От скуки он прочел там экономический раздел одной будапештской газеты и решил, что теперь он кое-кому покажет…
И Кальман Вандор действительно показал, на что он способен.
На заседании самоуправления комитата он разоблачил прокуриста банка Комора, указав, что тот обманывает куруцский комитат и на деньги прусских банков строит железную дорогу Берегсас — Долха.
— Железная дорога, которую венгерский народ до сих пор считал своей, на самом деле принадлежит прусским банкирам.
Разоблачение Вандора вызвало ужасную бурю. Даже сторонники правительства пришли в ярость.
— Неслыханно! Возмутительно! — кричали со всех сторон.
Но бургомистр Турновский не согласился с взбунтовавшимися венграми.
— С каких это пор и почему надо считать национальным несчастием, если наши немецкие союзники помогают нам строить железную дорогу, насаждать у нас культуру? Тот, кто в этом усматривает несчастье, принимает дружескую руку за хлыст. Вместо того чтобы осыпать грязью наших друзей, вы бы говорили лучше о том, что в Волоце выбрали русинского старосту.
Новая буря. Теперь скамьи ломали члены самоуправления русинского происхождения.
Слова попросил сойвинский русинский поп Дудич.
— Вот уже четыреста лет немцы мучают народы Венгрии и сдирают с них семь шкур, а бургомистр Турновский усматривает для Венгрии опасность в том, что русины в Волоце избрали своего русинского старосту.
— Русский агент! — крикнул Дудичу Маркович.
— Держи язык за зубами, жид! — ответил русинский поп.
Услышав бранные слова, члены самоуправления один за другим повскакали со своих мест.
Все орали. В воздухе замелькали кулаки.
Председательствовавший Гулачи после долгих напрасных звонков, с трудом припоминая классический пример, закричал громким голосом:
— Убивайте друг друга, господа, только прежде выслушайте меня!
После этого странного предложения в зале восстановилась тишина.
Чтобы придать своим словам особую торжественность, Гулачи поднялся с председательского места.
— Я думал, уважаемое собрание, — сказал он, — что все мыслящие люди поняли то, что произошло за последние месяцы в нашем благородном комитате, и что каждый исполнит свой долг. Не русские и не немцы угрожают теперь Венгрии. Тот, кто даже после суда над Фоти не понял, где скрывается враг и кто является врагом, тот, боюсь, проснется только, когда над его головой будет гореть крыша. Теперь, господа, нет больше места трениям между нами. Тот, для кого священны бог, король и отечество, отбросит старую вражду и станет в ряды борцов, всегда готовых защищать свое гнездо, древнюю землю своих предков.
