— С тобой случилось что-нибудь, Геза?
— Я все, все испортил!
— Ты плакал, Геза? Ты ранен, что ли? Что ты сделал?
Написал: 8 × 6 = 46. Этого я никогда не смогу исправить!
Дядя Филипп громко засмеялся.
— Хороший я пророк! — сказал он. — Когда ты ребенком разыгрывал взрослого, я всегда предупреждал тебя, что вырастешь и станешь ребенком. Теперь ты уже почти взрослый мужчина — и вот! Плачешь из-за такой ерунды.
Только сейчас я заметил, что костюм дяди совершенно разорван.
— С вами-то что случилось, дядя Филипп?
— Ничего особенного. Один идиот, конный полицейский, наехал на меня. Я получил от него несколько ударов шашкой плашмя. Ничего…
— Ударов шашкой? Плашмя?.. Где же вы были, дядя?
— На улице Аради, за баррикадами. Хотел перевязать двух раненых рабочих, но эти свиньи напали на нас сзади.
— Баррикады?!
Через несколько минут я был уже внизу, на улице.
На будайской стороне царила тишина. Освещенные газовыми фонарями улицы были почти пусты. Изредка только попадались навстречу полицейские патрули.
Я дошел до моста. Там мне пришлось повернуть обратно.
У моста стоял взвод солдат и никого не пропускал.
Свет далекого пожара проложил на черной воде Дуная красную полосу. Я посмотрел по направлению Уйпешта и увидел, что пожар где-то там.
— Советую вам, молодой человек, убираться домой!
Начальник полицейского патруля осветил мне лицо электрическим фонарем.
Во время завтрака я сидел растерянный и совершенно подавленный.
— Подыми голову, Геза! Свою ошибку ты можешь исправить на устном экзамене.
— А то, что я сидел дома, пока на улице…
— Ну, что касается этого упущения, отчаиваться нечего. Будут еще баррикадные бои в Будапеште!
На устных экзаменах все шло как по маслу.
Избавившись от школы, я всеми своими интересами снова устремился к политике. Но моя политическая деятельность ограничивалась жадным чтением газет и возмущением тем, что там было написано.
После того как оппозиция была удалена из парламента полицейскими, был принят не только закон о повышении численности армии, но и целый ряд других законов, регулировавших жизнь страны на случай войны. Эти законы вызывали странное, удивительное чувство. На страну надвигалась тень войны. Однако правительство ничего не предприняло для успокоения населения. Тогда население успокоило себя само. Куда бы я ни шел, всюду слышалось одно и то же: правительство для того только и малюет на стене черта, делая вид, будто готовится к войне, чтобы отвлечь внимание от печального внутреннего положения страны.
Война? Чепуха! Война в двадцатом веке! Неостроумно! Скоро правительство введет, возможно, такие законы, которые применимы будут и на случай потопа! Правда, в Африке тоже двадцатый век, и там воюют. Италия захватила Триполи. Но в том-то и дело, что там Африка! Африка не Европа, и Европа не Африка — это не нуждается даже в доказательствах.
Одна из вечерних газет, известная своей склонностью к сенсациям, сообщила в начале июня, будто четыре маленьких балканских государства — Болгария, Сербия, Греция и Черногория — заключили военный союз против Турции. Серьезные газеты опровергли это известие. Полуофициоз правительства заявил, что венгерской газете не подобает волновать публику такими лишенными всякого основания сообщениями. Та же газета высказала мнение, что допустить, будто венгерская читающая публика может серьезно поверить такой глупой утке, — это значит прямо оскорбить эту публику. Газета, пророчившая балканскую войну, вынуждена была умыть руки и признаться, что это известие было получено ею из недостоверного источника.
Эта утка все же имела некоторые последствия. Люди, решившие однажды, что в «цивилизованной Европе» невозможна война, чувствовали необходимость еще раз убедиться в этом. Что война невозможна — было общим мнением, но обосновывалось оно по-разному.
Мой бывший учитель истории Ласло Матьяшовский, которого я случайно встретил на улице, высказался так:
— О европейской войне, Балинт, не может быть и речи. Тройственный союз — Германия, Австро-Венгрия и Италия — во много раз сильнее, чем враждебная нам Антанта. И это знаем не только мы, но и наши противники — Англия, Франция и Россия. Нельзя же предположить, что английские и русские политики настолько глупы или недобросовестны, что погонят свои страны на верную гибель.
