Зима в том году выпала морозная, какой давно не было. Все мы ютились в двух комнатах, только бедная бабушка спала в маленькой зальце на соломенном тюфяке и укутывалась двумя пыльными половиками, полными блох. Чтобы старуха больше не мучилась (она кашляла все ночи напролет) и чтобы не отапливать больше залу, было решено отвезти ее в монастырь. И в субботу утром, на третий день после происшествия в игорном доме, мы всей семьей уселись в сани; дорога была прекрасная, и к обеду мы были уже на месте.
Велика была радость затворницы, матери Поликсены; отца моего она последний раз видела, когда он еще был лейтенантом. Занимала она три чистеньких кельи и вообще жила как у Христа за пазухой.
— Какая ты счастливая! — восхищалась бабушка, оглядывая глазами, полными слез, теплое, уютное гнездышко.
— Что ж, дорогая сестрица, бог велик и милостив и печется обо всех нас И ты здесь найдешь себе приют и успокоение.
И озабоченно суетясь, проворно сновала туда и сюда. На следующий день было воскресенье, и мы отправились в церковь. Я смиренно молился перед иконами, вызвав изумление матери; но особенно ревностно молился я перед иконой божьей матери, шею которой украшало редкой красоты ожерелье из крупных золотых монет. Я истово крестился, впиваясь глазами в золото. Всего было двадцать три монеты, некоторые стоимостью в десять бань, — я взвешивал и оценивал их взглядом. Приложившись к серебряной руке пречистой, я внимательно пригляделся к двум колечкам, к которым были прикреплены концы ожерелья, и в моем уме, склонном к преступлениям, уже созрел план.
Странно, как иногда обстоятельства сами приходят нам на помощь, складываются удивительно благоприятно. Я взглянул на лики четырех евангелистов, находившихся под самым куполом, и вдруг явственно прозвучал у меня в ушах чей-то шепот: «Теперь подходящий момент». В церкви не осталось ни души, кроме меня и монашек-прислужниц, чем-то занятых в алтаре. Впрочем, мне нужна была лишь одна минута. Пальцы мои как клещи впились в оба конца ожерелья — поворот вправо, рывок влево — и готово!
Когда я выходил из церкви, у меня зуб на зуб не попадал, и охватившая меня лихорадка несколько улеглась лишь во дворе, на крепком морозе. Вечностью показалось мне время до отъезда из монастыря.
— Застегнись получше, не простудись.
А я про себя думаю: «Если бы вы знали, отчего меня трясет. Ох, поскорее бы очутиться в Бухаресте!» Лошади довольно бойко бежали по знакомой чудесной зимней дороге, но мне казалось, что мы еле тащимся. Хотелось слезть и бежать вперед.
— Отчего это остановился кучер?
— Что-то кричат нам вслед. Видно, мы забыли что-нибудь…
Мною овладел ужас. Боже, что теперь будет? Ожерелье находилось у меня за пазухой. Я инстинктивно схватился за него — оно жгло меня, как раскаленный уголь.
Догонявший нас на неоседланной лошади паренек подъехал к нам и крикнул, еле переводя дух:
— Мать настоятельница просит вас возвратиться.
— А что случилось?
— Из храма украдено золотое ожерелье пресвятой девы.
Отец тотчас же приказал кучеру сойти с козел и предложил пареньку обыскать его. Он был единственным, на кого могло пасть подозрение, — не так ли?
Верховой пытался что-то возразить, но отец резко оборвал его. Мы проехали с полдороги, разве могла быть речь о возвращении?
Наконец я у себя дома… План действий я уже разработал: я продам все золотые монеты по отдельности разным менялам. И надо все проделать самому, без чьей-либо помощи. В подобных делах надо действовать быстро и не заводить никаких компаньонов. Как назло день был воскресный и магазины закрыты! Всю ночь провел я в подсчетах, а на следующее утро развил бурную деятельность. Почин сделал мне один меняла с большой площади: он дал мне шестьдесят два лея за золотую монету величиной с десять наполеондоров…
Через час я был богат. В том месте за пазухой, где раньше я прятал ожерелье, теперь лежат шесть сотенных ассигнаций, а в верхнем жилетном кармане восемь золотых, — мне доставляло невыразимое наслаждение ощущать их. Сладостная тяжесть! Я сгорал от нетерпения поскорее внести свой пай в кассу нашего общества. Но кассир отсутствовал. Он находился в Турну Мэгуреле в «турнэ» с одним своим компаньоном из Джурджю. Мы все напряженно трудились!..
