Нет, боялась Зафира не этого.
Ясмин коснулась её руки.
– Я не знаю его так, как ты, но я была там. Видела, как он смотрел на тебя. Если он – тьма, то ты – его луна, а луну не заключают в клетку. Это светоч, который созерцают, чтут. Любят.
Зафира и сама не осознавала, что по её лицу струятся слёзы, пока Ясмин не отёрла их. Никогда девушка не думала, что ей может быть так больно. Что она может желать так многого… и так во многом отказывать себе.
– Он даст тебе то, чего не мог дать Дин, – прошептала Ясмин.
– Чтобы чувствовать себя цельной, мне не нужен мужчина.
– Не нужен, – согласилась Ясмин с грустной улыбкой. – И так никогда не будет. Целостной делает тебя твоё счастье. И если он может подарить тебе счастье – зачем ты отталкиваешь его?
Зафира закрыла глаза. Да, она желала Насира, желала так сильно, что была не в силах дышать, мыслить… быть. Но ведь именно поэтому она и должна держаться от него подальше – разве нет?
Джаварат наблюдал за ней с прикроватного столика – воплощение воспоминаний и волшебства, причина всех совершённых ею ошибок. И она продолжала бы совершать эти ошибки, если бы Насир не был рядом, не верил в неё, не понимал её так, как никто в целом свете не мог понять.
Любить его было словно ножом по горлу, шипами по сердцу. В их соединённых ладонях была вся хрупкость жизни.
Снаружи защебетала птица – Деменхур пробуждался, приветствуя новый мир… мир, который никогда не увидит Миск.
– А что, если я потеряю его? – чуть слышно спросила Зафира. Однажды она ведь уже чуть не потеряла его.
– Так же как я потеряла своего возлюбленного? – Ясмин нежно обхватила ладонями лицо Зафиры. – Я всегда буду сожалеть обо всех словах, которые не сказала ему. О каждом мгновении, которое провела, не держа его руку в своей. Обо всех вопросах, которые так и не успела задать. О понимании, которого не было меж нами. Но никогда, никогда я не буду сожалеть, что вышла за него. – Она прижалась лбом ко лбу Зафиры. – Когда знаешь, что можешь что-то потерять, оно становится лишь ещё более драгоценным.
Прислушиваться к народу было непросто, но Насир не жаловался. Это означало, что Сарасин понемногу, но всё же начинал доверять ему. Три месяца прошло с тех пор, как принц, убивший так много сарасинцев, стал их халифом.
Насир освободил детей, участвовавших в верблюжьих бегах, и дал им приют во дворце. Это тоже помогло завоевать доверие народа, но сделал это Насир не ради них.
Его визирь – суровый человек по имени Ясар – разбирал все послания, которые они получали от рассвета до полудня, и передавал Насиру. Это означало, что ему предстоял ещё один невыносимо жаркий день в покоях, где он будет писать, ставить свою печать и размышлять над делами халифата.
– Эй, дай ему уже передохнуть, старик! – воскликнул Альтаир. Он недавно прибыл с визитом и теперь расположился на возвышении у подножия трона, разбирая письма, предназначенные уже ему.
Ясар выглядел уязвлённым.
– Если тебе не нравится, как я обращаюсь с моим халифом, Maliki, я настоятельно рекомендую тебе вернуться в свой дворец.
От Сарасина до Крепости Султана была всего четверть дня пути, и новый владыка был известен своими спонтанными визитами. Кифу он брал с собой. Теперь единственной, кого не хватало на собраниях zumra, была Зафира.
– Я слышала, коронация Кисмы как халифы Деменхура состоится через одну луну, – сказала Кифа.
– Да, это так, – ответил Насир. Только это письмо он был рад открыть, потому что серебристый конверт с синей печатью – цвета Деменхура – напомнил ему о Зафире.
Он ни разу не усомнился в ней. Он видел это в её льдистом взгляде, в её стати и силе, в том, как она завоёвывала сердца тысячи мужчин, стоявших между Кисмой и её троном.
Наконец последний торговец покинул зал, и стражники уже начали закрывать двери – на сегодня время прошений было окончено, – когда из коридора донёсся какой-то шум. Альтаир распрямился. Насир вытянул шею, чтобы посмотреть, что там творилось. Жестом он велел молодому писцу отойти с дороги и спустился с возвышения.
– Что это значит? – резко спросил Ясар, когда двери распахнулись.
