Засмеялись. Чудной маленький Женя был, и нравился Коле.
Женя заспешил по большаку, а Коля, посмотрел вслед. «На свидание, наверное, торопится. А ведь я у Ермаковых гуся украл».
Он шел по большаку, и плакал. Встретив Женю — острее ощутил, насколько далеко укатилось от него золотое время, когда он, такой же веселый, не обремененный заботами, бегал по Падуну. Только у Жени сейчас в кармане нет, наверняка, ножа, а Ян последнее время только с ножом и ходил, хотя никого резать не собирался. Нож придавал смелости.
Надо уезжать из Падуна, а когда, когда он еще сюда заглянет? За день многих повидал. Встретил и тех, с кем вместе воровал, и тех, кого обворовал, но они не знали об этом и радостно жали руку, приветствуя, как героя. Жали и те, кто никогда не любил преступников, но жали потому, что он такой отчаянный и вышел оттуда живым.
Переночевав у тети Симы, утром пошел в соседнюю деревню, где когда-то жила его любимая Верочка.
Верину маму застал на работе. Он увидел женщину лет пятидесяти, с черными, как у Веры, глазами, миловидную и очень на Веру похожую. «Это ее мама».
— Вас зовут Валерия Алексеевна?
— Да.
— Я Коля Петров. Я тут проездом и зашел узнать, как поживает Вера.
Валерия Алексеевна смутилась.
— Я пока свободна, идемте к нам.
Шли по улице, и он рассказывал о себе. Потом спросил:
— Как Вера устроилась?
— Вы знаете, она уехала в Кемерово. Там вышла замуж. Я была на свадьбе. Муж крепко любит и говорит: «Веру в обиду не дам».
Пятистенный дом, срубленный с размахом, стоял в конце деревни. В ограде столкнулись с хмельным мужем Валерии Алексеевны.
— Гость, Лера? — спросил он жену.
— Отстань. Это по работе.
— А-а-а, — протянул Нил Петрович.
Вошли в дом.
— Садитесь, — сказала Валерия Алексеевна и принесла фотографию. — Вот, недавно прислали.
На любительской фотографии Вера с мужем. Он на голову выше. Заметно — Вера беременная.
— Осенью родит, — сказала Валерия Алексеевна, видя, как Коля внимательно рассматривает фотографию.
— Да, ничего у меня с Верой не вышло. Я здорово ее любил. Пусть будет счастлива с ним.
С минуту длилось молчание.
— Вы Вере до Кемерово билет брали, я верну вам деньги.
— Не надо. Разве в деньгах дело?.. Пойду, мне надо в Новую Заимку съездить.
— Подождите, я вас молоком напою, — сказала она и вошла в амбар.
— Вот, — выходя из амбара и держа глиняную необожженную кринку, — сказала Валерия Алексеевна, — попейте.
Он взял деревенскую кринку, столько лет им не виданную, и только хотел приложиться, как Валерия Алексеевна сказала:
— Надо смешать молоко.
Молоко покрывал толстый слой сливок.
— Да что это я, пейте, — смутилась Валерия Алексеевна.
Он пил, но вот сливки кончились, и медленно цедил охлажденное молоко.
Выйдя за ворота, стал рассказывать, что благодаря ее дочери, завязал с преступностью и хочет поступать и институт. И всем, чего добьется в жизни, будет обязан только любви.
Прочитав стихотворение Есенина, сказал:
— Выучил для Верочки, но она никогда не будет моей.
Валерия Алексеевна шла, опустив голову.
— Спасибо, что вы родили такую дочь. И хоть у нас ничего не получилось, я все равно люблю Веру.
— Коля, если у Веры не сложится жизнь, она станет твоей женой.
— Если в этом году поступлю в институт, я напишу вам.
Он улыбнулся, улыбнулась и Валерия Алексеевна, и опять уловил ту поразительную схожесть в глазах и улыбке мамы и дочери.
К большаку шел напрямик по рыхлому, незасеянному полю, и земля набивалась в туфли. Перейдя строящуюся автотрассу, подумал: «Скоро проложат асфальтированную дорогу, и когда приеду в следующий раз, то до Падуна и Новой Заимки буду мчаться на автобусе, по автотрассе. И зарастет большак травой, а я по нему столько раз ходил и гонял на мотиках».
Брел в сторону Новой Заимки, голосуя попутным машинам. Хотелось проехать на лошади — к черту цивилизацию! — но не было на дороге лошадей.
Послышался рев двигателя. Повернулся. Навстречу «Кировец», и он поднял руку.
Водитель веселый, и Коля болтал с ним, не скрывая, что едет в Заимку, в которой не был шесть лет, а пять из них отсидел.
— Останови на перекрестке, — сказал у станции и показал в окно пальцем.
