— Здравствуйте, тетя Маша.
— Здравствуй Коля, — растерянно ответила она.
Коля снял солнцезащитные очки.
— Вот, тетя Маша, и освободился я.
Она ничего не ответила, и изучающе смотрела.
— Мы живем в Волгограде. Мать еще работает. Галя не замужем. Как вы поживаете?
И только тут тетя Маша улыбнулась.
— Да ничего. Внучку воспитываю. У нас все разъехались. Вдвоем с Людой и живем. Ты помнишь Люду?
— Помню. Мой отец ей книжки читал.
— Большая стала. Почти невеста. — Она помолчала. — А ведь говорили, что тебя убили. Я смотрю на тебя, разговариваю, вижу, что это ты, но мне как-то не верится. Столько лет считала, что тебя застрелили. Посмотри, — она подняла правую руку, — у меня и сейчас мурашки не прошли. Господи, подумала я, ведь вижу покойника.
Проводив тетю Машу взглядом, не раздумывая шагнул к калитке углового дома и радостный, улыбающийся — остался жив! — ввалился в ограду дома Сониных. Навстречу хозяин, чернявый, с сединой.
— Здравствуйте, дядя Витя. — заулыбался Коля. — Не узнаете меня?
— Нет.
Жена дяди Вити и дочь, услыхав на дворе разговор, вышли из дома.
— Здравствуйте, тетя Катя, Аня. А вы меня узнаете?
— Нет, — ответили, немного помолчав, женщины.
— Если сниму очки, сразу узнаете.
Его обшарили взглядом. Он стоял и улыбался. Ну до того он сейчас веселый был.
— Что стоишь и улыбаешься? Или называй себя, или убирайся вон, — злобно резанул дядя Витя.
— Извините, я думал, что без очков-то вы меня точно узнаете. Я Коля Петров.
Молчание…
— Прости нас, Коля, — сказал дядя Витя, — мы не узнали тебя. У нас горе. На прошлой неделе погиб Толя.
— Я только что приехал и не знал об этом. Как же Толя погиб?
— Попал под поезд.
— Как так?
— Сами не знаем. Нашли его между Падуном и Заводоуковском перерезанным.
В ограду, отворив калитку передним колесом, въехал на мотоцикле Виталя Стаценко, Анин муж, Коля с ним в детстве гонял голубей, и он часто надувал Колю, когда они чем-нибудь менялись, как, впрочем, и других моложе себя ребят. Он был первым парнем на деревне.
— Кого я вижу! — закричал Виталя, заглушив мотоцикл. — Ян! Вот так встреча! Мы только на кладбище к Толе ходили, видели могилу твоего отца, вспомнили и помянули тебя. А ты, черт, живой.
Виталя поставил мотоцикл на подножку и, подойдя к Коле, крепко пожал руку.
— Как поживаешь?
Рассказал, и хоть Виталя веселый, не стал у Сониных задерживаться.
Шел по улице и ни к кому не заходил. «Влип со своей веселостью. Урок на будущее: НЕ УЛЫБАЙСЯ, КОГДА К КОМУ-ТО ЗАХОДИШЬ».
Около сельсовета увидел отца Витали Стаценко. Дед Степан еле ковылял, с трудом, по-гусиному, переставляя больные ноги.
— Здорово, дядя Степан!
— А-а, Янка, здорово. Отсидел, значит. Попроведать приехал. Правильно. Родная земля к себе тянет. Где живешь-то?
— В Волгограде.
— А-а, в Сталинграде, значит. Знаю. Воевал там. Мать-то жива?
— Жива. А как вы?
— Плохо. Старуха умерла. А я последние дни доживаю.
— Я сейчас Виталю видел. Они-то как?
— Да они хорошо. Но сволочь он, Виталька. Вырастил. — Дед Степан заругался. — Когда старуха умерла, забрал меня к себе. Они в Сочах живут. Свой дом. Я хоть, слава Богу, дом не продал, уезжая. Пожил месяц и назад укатил. Жил у них в халупе, пристройке во дворе. Они меня даже за стол не приглашали. Анька еду, как псу в конуру, приносила, а сам редко ко мне нос показывал. Все ему некогда, крутится, как белка в колесе. Но живут, ей богу, хорошо. В Сочи он утянул меня из-за денег. У меня на книжке десять тысяч. Да дом хотел продать. Мне за него пять давали, и сейчас дают. Вот, дьявол. Я скоро умру. Не знаю, доживу ли до снега. Но ему ни копейки не оставлю. Дочерям поровну разделю. А дом старшей оставлю. Нет, Янка, ни копейки он у меня не получит. Вторую неделю как приехал и только раз ко мне заглянул.
Дед Степан говорил тяжело — одышка. Он оброс щетиной и не походил на дядю Степана, тащившего не так давно на себе домашнее хозяйство, выращивая скот и помогая деньгами четырем дочерям. Лишь мясистый нос напоминал дядю Степана.
Он пошел домой, тяжело переставляя ноги и носками кирзовых сапог чуть не задевал за пятки. Он всегда так ходил — по-гусиному, и спутать его походку было невозможно. Он шел и бормотал: «Нет, не получит он у меня ни копейки, не получит…»
