— Да, милочка, — сказала пожилая женщина, улыбаясь. — Я приходила, чтобы вновь пожаловаться. Ты понимаешь, прошлым вечером слишком громко включенное радио, эта какофония… И, если бы вместо артрита, я была бы глухая, я, конечно же, не возражала бы…
— О, простите, — с искренней симпатией отозвалась Пэт. — Честное слово, я искренне сожалею. Я говорила подругам, что здесь далеко распространяется шум, но они не поверили, тем более ваш коттедж скрыт в зарослях, и, кроме того, мы не знали, что вы уже приехали. Это не повторится. И, помимо всего, я только что проводила их до станции.
— Неужели? — миссис Элфинстоун засияла от удовольствия. — В таком случае, почему бы тебе не пообедать со мной сегодня вечером, дорогая?
Пэт заколебалась.
— Перенесем это на завтра. Я очень устала.
— Хорошо. Но, если ты почувствуешь себя одиноко и передумаешь, приходи без дополнительного приглашения. — И, взмахнув своей тростью, миссис Элфинстоун исчезла в зарослях.
Пэт порылась в сумочке, нашла ключ, вставила в дверной замок. Когда она вошла в дом, ветер с озера захлопнул за ней дверь — как обычно, автоматически закрыв ее. Пэт обернулась, бросила на дверь усталый взгляд, затем прошла в спальню, сняла с себя туфли и платье из хлопка.
Она с некоторым раздражением представила себе, что ей придется провести одной целых три дня вместо того, чтобы весело побыть в компании до четверга. И все из-за того, что пригласила двух малознакомых однокурсниц. Трейси, ее подруга, с которой она жила в одной комнате в общежитии, должна была вернуться в Нью-Йорк сегодня, — и об этом Пэт знала заранее. Но Эвис и Бет, очевидно заскучавшие в столь пустынном месте, внезапно заявили, что они уезжают тоже.
— Не очень красивый трюк, — прокричала Трейси из открытого окна вагона, показывая в сторону двух других студенток. — Пэт, ты уверена, что нам следует остаться в коттедже до четверга? Тебе не будет одиноко? Ты знаешь, если бы я могла, я осталась.
— Не беспокойся. Со мной все в порядке, — откликнулась Пэт, желая, чтобы Трейси выражала свои мысли потише, потому что кое-кто из присутствовавших на станции начал обращать на них внимание.
И когда поезд тронулся, девушка повернулась, чтобы уйти, и тут натолкнулась на молодого человека в красной шерстяной рубашке. Пробормотав «извините меня», она поспешила вниз по лестнице с платформы.
Надевая на себя рубашку под цвет шортам, Пэт услышала, как поскрипывает гравий, уложенный на дорожке, ведущей к коттеджу. Она чуть приоткрыла занавеску на оконце задней двери, ожидая увидеть вновь миссис Элфинстоун. Но перед ее взором предстал молодой человек в красной рубашке, который вслед за ней вышел из автобуса.
«Я не удивлюсь, что он заблудился», — подумала она, зная сложный лабиринт тропинок, ведущих от коттеджа к коттеджу. Она вспомнила, что дверь захлопнулась на замок ветром. «Мне нет необходимости отвечать, если он постучится, — мысленно сказала себе Пэт и тут же твердо решила: — И я не буду делать этого. Пусть найдет кого-то еще, кто укажет ему дорогу». Только сейчас она почувствовала — все еще несколько обиженная, что ее покинули, — неожиданную привлекательность одиночества, которое может быть не только приятным, но и своеобразной формой общения с собственным «я».
Молодой человек постучал вновь, на этот раз довольно настойчиво. Пэт подумала: «Надо же!» Что-то было агрессивное в этом стуке. И она почувствовала, что поступила правильно, не открыв дверь.
Пэт подождала, пока не услышала удаляющиеся шаги, посмотрела на часы — они показывали половину второго — и решила приготовить себе ленч с холодным чаем.
Она на цыпочках прошла на кухню. Двигаясь бесшумно в домашних туфлях, приблизилась к окну над раковиной и осторожно посмотрела во двор, чтобы убедиться, что молодой человек ушел.
Но он этого не сделал. Он сидел под большой акацией в десяти ярдах от дома, зажав травинку между зубами. Его глаза были опущены, словно он рассматривал лужайку, разделявшую их. Дрожь пробежала по телу Пэт от вида этого человека, сидевшего неподвижно и спокойно. Потрясенная его странной настойчивостью, она отпрянула от окна.
