— До поры, сын мой, до поры терпенье божье. Придет срок — грянет гром небесный!
Батюшка широко перекрестился.
— А зачем он тебя призывает?
— Договорились вместе съездить к моим родителям.
— Зачем?
Уосук потупился. Он вспомнил, как поп уговаривал его идти в священнослужители. Но правду скрыть не смог.
— Усыновить хочет меня Николай Алексеевич.
— А ты?
— Я учиться хочу, святой отец…
— О господи! — сокрушенно покачал головой поп. — Это при живых-то отце и матери! Выходит, он тебя купить собирается. А чем платить будет? Небось скотом, мануфактурой?
— Не знаю, батюшка. Я учиться хочу…
— Хитер купец. Хочет залучить дарового приказчика. Однако и детских душ уже коснулось тление в этом мире… Ну что же, раб божий Иосиф, смотри — на опасную стезю вступаешь. Да. Отцеотступничество и отцеубийство рядом ходят. Однако помни: бог терпелив. Опомнишься, раскаешься он простит и примет. Словом, дорога сюда тебе не заказана…
Он махнул рукой в сторону церкви, отвернулся и широко зашагал дальше, бормоча слова молитвы.
Уосук долго смотрел ему вслед.
Разбогатеев встретил его во дворе.
— Как спал? — отрывисто бросил он, протягивая руку для пожатия.
— Плохо…
— Дело понятное. Я и сам, брат, признаться… Вчера маленькая буча вышла.
Он не договорил. Буча вышла из-за Уосука. Узнав, что Разбогатеев действительно намерен его усыновить, купчиха закатила истерику. Она кричала мужу, что он и своих-то не сумел воспитать, а еще берет в дом чужого, да еще от отца и матери, да еще якута… «Вот увидишь: встанет на ноги — только ты его и видел!» Но Разбогатеев был непреклонен.
Уосук оглянулся. Батраки снимали с окон ставни, кучер запрягал лошадей.
— А я думал, что вы еще… почиваете, — сказал Уосук словами священника.
— С чего бы это?
— Батюшка сказал, что такие господа, как вы, долго спят.
— Болван волосатый! — выругался Разбогатеев. — Поспал бы он, как я сплю, брюхо вдвое бы отощало! Когда это он говорил?
— Да только что.
— А еще что толковал?
— Грешно, сказал, усыновлять при живых родителях…
— Что же грешного в помощи неимущему? Ну и ну. Ты ему не верь. Он тебя в церковные служки хотел заманить. Правда ведь? Я все знаю! Потому и стращает. Пойдем-ка перекусим перед дорогой.
В просторной столовой было пусто. Лишь узкоглазая, вечно моргающая служанка-якутка накрывала на стол.
— Хозяйка спит, что ли?
— Э-э, — односложно отозвалась служанка.
— А парни?
— Нета. Нета их. Там, — Женщина сделала неопределенный жест.
— А! Пикник. Как это я забыл. Ну и черт с ними. Садись, Иосиф.
На столе в изобилии стояли не виданные Уосуком яства. Здесь были всевозможные сладости к чаю: торты, пирожные, печенья. Уосук осторожно положил на тарелку кусочек торта, а съев его, аккуратно подобрал крошки и отправил их в рот. Разбогатеев одобрительно хмыкнул.
— Едем! Время не ждет.
Телега-долгуша была уже готова. Разбогатеев придирчиво осмотрел сбрую, постучал ногтем по ободам колес, потрогал ящик, громоздившийся в задке повозки. Затем он вскочил на телегу, протянул руку Уосуку… Вот так и оказался Уосук в телеге купца Разбогатеева.
В родном доме. «Я выучу твоего сына. Отдай его мне!»
Чем ближе к родному дому, тем больше волновался Уосук. Что скажет он отцу и матери? Поймут ли они его, простят ли?
Вдоль дороги пошел осинник, лиственница. Местами колея исчезала в густом ягоднике — чувствовалось, что дорогой пользуются не часто.
— Да, глушь, крякнул Разбогатеев, оглянувшись по сторонам. — Здесь у меня торговля не идет. Вот представь себе, Иосиф: с приисками торгую, в Аяне и Кяхте держу своих людей… В Якутске с Коковиным и Басовым, с Никифоровым воюю… хотя это и трудно — могучие купцы! — а здесь туго… Когда-нибудь займешься этим.
Уосук недоумевал: зачем купцу понадобилось рассказывать о своих делах в эту минуту? Не знал он, что Разбогатеев решил с самого начала приобщать его к своим заботам.
В полдень из березняка вынырнула ветхая юрта Токура. Уосук спрыгнул с повозки и побежал к ней. Он поколебался мгновение и рванул дверь. Темнота помещения поначалу ослепила его. Снаружи пылало ослепительное июньское солнце, не заходившее почти круглые сутки, а в юрту через крохотное оконце с осколками стекла пробивалось лишь несколько тусклых лучей. В камельке трещал огонь, поджаривавший нанизанных на рожон карасей. На круглом трехногом столе лежало несколько рожнов с уже готовыми карасями. По-видимому, в последние дни Токуру везло с рыбой.
