— По-моему, да.
7
— На пьяццетта? Нечто вроде остерии? Кажется, есть.
— А-а! Видно, мои друзья спутали площади! — воскликнул Лелло. — Схожу посмотрю.
— Мне тоже туда, — не подумав, сказала Анна Карла. И объяснила, что должна вернуть колокольчик.
— Да? Как удачно! — со смущенной улыбкой сказал Лелло.
Только теперь она поняла, какую допустила бестактность. Какая же я кретинка! — упрекала она себя, пока они шли и беседовали о погоде. Как же я сразу не догадалась, что бедняга Ривера или Ривьера (она никак не могла запомнить точно его фамилию) лишь из уважения к ней упомянул о «друзьях», а не о «друге». Они придут на площадь, скорее всего, встретят там Массимо, и всем будет неловко.
— Только бы не пошел дождь. Я захватил плащ, но оставил его в машине, — сказал Лелло.
— Мне тоже надо было одеться потеплее, — сказала Анна Карла. Она лихорадочно подыскивала предлог, чтобы остановиться и попрощаться с Лелло, но узенькая улочка, по которой они шли, не оставляла для этого ни малейшей возможности… По сторонам, прислоненные к стенам домов, стояли новые и старые металлические сетки для кроватей, много сеток.
— Вы в «Балуне»… — начала было она, чтобы хоть сменить тему разговора.
— Вы в «Балуне»… — в ту же самую секунду произнес и Лелло.
Нет, светской беседы не получалось.
— Когда двое встречаются на рынке, они, естественно, задают один и тот же вопрос, — с улыбкой сказал Лелло. — Так вы в «Балуне» часто бываете?
А он отлично держится, этот Лелло. Ей бы не мешало призанять у него непринужденности. Иначе как она встретится с Сантамарией? А может быть, лучше позвонить и отменить свидание?
— Нет, не часто, — также с улыбкой ответила она. — Кстати, эти ваши друзья случайно…
— Осторожнее! — воскликнул Лелло.
Прямо между ними проехали две тележки, груженные сетками.
— Что вы сказали? — покраснев, переспросил Лелло.
— Собственно… — сказала она, ища в сумочке сигареты. Найдя их, она принялась искать зажигалку.
Лелло тут же вынул свою. Легкий щелчок, и язычок пламени заколыхался у ее носа.
— Прошу.
— Благодарю вас. — Она закурила, глубоко затянулась. Может, голова у нее закружилась от всех этих сетей, безделушек. Тем хуже. А может, и лучше. И как раз в тот же миг она окончательно решила, что отдастся Сантамарии сразу, без всяких там уловок и жеманства. — Я только хотела спросить, эти ваши друзья случайно не Массимо? Уж меня-то вам нечего бояться.
Прекрасно, одобрила она себя. Теперь я чувствую себя свободнее, раскованнее.
— Да, вообще-то… и Массимо… То есть один Массимо… Но я не хотел, как бы это поточнее выразиться, вмешивать вас… И я вам благодарен… предельно благодарен…
Слова тонули в шуме и грохоте, но несчастное выражение лица Лелло было красноречивее всяких слов.
А Массимо нигде не видно. Она, откровенно говоря, сомневалась, чтобы он стал ждать Лелло в этом темном «Кафе-вина» с полустершейся вывеской, на которое Лелло смотрел с такой надеждой.
— Ну что ж, — сказала она, ослепительно улыбаясь. — Передайте от меня привет Массимо. И давайте встречаться почаще. — Протянула ему руку и показала на вывеску «Красивые вещи». — Иду отдавать добычу, — засмеялась она. — До свиданья, дорогой синьор Ривера.
— Ривьера, — робко поправил ее Лелло.
8
Синьор Воллеро так и не ушел из «Балуна». Наткнувшись на этот старый винный погребок, где можно не опасаться встречи с кем-нибудь из своих клиентов, Воллеро решил переждать здесь, пока схлынет толпа покупателей. Он заказал четверть настоящей «барберы», которая, как он надеялся, придаст ему бодрости. Прежде чем войти в погребок, он, к счастью, заглянул внутрь. И сразу узнал человека, который направлялся к выходу. Он успел отпрянуть раньше, чем тот вышел из погребка. Налив себе еще «барберы», он снова, теперь уже задним числом, похолодел от страха. Поднял стакан и задумался. Нет, Кампи не был…
— Хорошее вино, — подбодрил Воллеро второго посетителя, сидевшего в углу за пустой четвертью. Кроме них, в погребке никого не было.
Нет, Кампи был не слишком выгодный клиент. Он купил у него лишь два пейзажа голландских художников и еще — в подарок своей матери — «Святое семейство», приписываемое Фра Паолино (1490-1557). Не густо. Но синьор Кампи знал всех, и все знали его. И если он кому-нибудь скажет…
