— Если вам что-нибудь нравится, выбирайте, — сказал Дзаваттаро, закуривал сигарету.
В тоскливом свете павильона его гладкий череп блестел так же мрачно, как выставленные «творения». У Сантамарии больше не осталось ни малейших сомнений, что фаллос с виа Мадзини был сделан здесь, в этом музее аляповатых безделушек и бездарных имитаций. Куда сильнее, чем от надгробий и урн, разбросанных по всему двору, гнилостный запах разложения исходил от этого «павильона фантазий».
Шаги Дзаваттаро гулким эхом отдавались на грязном цементном полу. Сантамария шел за ним, зная заранее, что увидит за перегородкой.
Анна Карла тихонько тронула его за рукав.
— Ну и местечко, — пробормотала она.
Она сняла очки и тоже закурила. Сантамария ободряюще улыбнулся и непроизвольно сжал ей локоть, но тут же отдернул руку. Дзаваттаро открыл дверцу и стоял на пороге, поджидая их и дымя сигаретой.
— А вот это наша лаборатория, — сказал он.
Сантамария увидел человека с рыжими курчавыми волосами, мокрыми от пота. Тот склонился над низеньким столиком, освещенным конусообразной лампой, свисавшей на металлической дужке со стены. Мастер работал, сидя на старом автомобильном сиденье, лежавшем на полу. Из-под столика высовывались короткие кривые ноги в черных сандалиях. В левой руке незнакомец сжимал каменный фаллос, в точности такой же, каким был убит архитектор Гарроне. Сантамария инстинктивно сунул обе руки в карманы брюк.
— А вот и наш артист Освальдо, — сказал Дзаваттаро все тем же неуверенным механическим голосом уставшего зазывалы.
Рыжеволосый Освальдо повернул к ним худое веснушчатое лицо и уставился водянистыми глазами. Он отложил свое изделие, взял бутылку кока-колы, которая стояла рядом на полу, отпил половину и вытер рот рукавом. Потом наклонился в другую сторону, где валялись транзистор, скомканная пачка «Национали» и коробок шведских спичек. Но пачка оказалась пустой, и Освальдо помахал ею, чтобы привлечь внимание красивой иностранки.
— Сигарет, — с отвратительной ухмылкой попросил он. — Плиз, битте.
Дзаваттаро коротко засмеялся, довольный наглостью «артиста». Сантамария вынул руку из кармана, выудил из пиджака пачку сигарет и бросил ее рыжему.
— На, держи, — сказал он. Освальдо ловко поймал пачку на лету.
— Знаете, сюда чаще всего приходят иностранцы, — объяснил Дзаваттаро. — Эта штука очень им нравится, особенно северянам: шведам, немцам, датчанам… Но не французам. Они предпочитают вещи… так сказать, более пикантные. Им такая скульптура кажется грубой.
Сейчас отвезу их обоих в полицейское управление и сдам Де Пальме, подумал Сантамария. Но сдержался и вежливо спросил:
— У вас что, есть сеть продавцов?
— Нет-нет, никакой сети! — воскликнул Дзаваттаро, махнув волосатой рукой. — Все прямо от владельца к потребителю. Туристы приезжают на автомобильную выставку, на техническую, на выставку мод и рассказывают один другому про нашу лабораторию. Ну а еще на «Фиат» и на другие заводы приезжают торговые делегации. Словом, покупатели всегда находятся.
Он понемногу оживился, видно было, что этот «товар» в отличие от других приносит ему кое-какое материальное удовлетворение.
— Освальдо попробовал делать их размером поменьше, типа сувениров. Но это уже не так любопытно, правда? Они плохо расходятся. — Он показал на шкаф, где на верхних полках выстроились экспериментальные фаллосы, размером три-четыре сантиметра, а на нижней — вдвое больше, чем оригинал из Губбио. — Вот это классический размер, — сказал Дзаваттаро, взяв у рыжего мастера не до конца обработанный кусок камня. — Точная копия старинной римской скульптуры. Не будь мы серьезной фирмой, могли бы продавать такие фаллосы как археологическую находку, — с сожалением в голосе добавил он. — И потом, они находят двойное применение. Служат декоративными пресс-папье на письменном столе, в витрине, в книжном шкафу, а вот в Швеции, к примеру, их ставят на лужайке перед домом как садовую скульптуру. Один клиент из Стокгольма прислал мне даже фотографию: на переднем плане… наш монументик, а на заднем — летняя вилла, березы, играющие ребятишки… Словом, он остался очень доволен покупкой.
