- Говорили, до осени вернемся домой, - пробормотал Миша, растревоженный напоминанием о матери. - А это что? - Он показал на лужи, которые холодный ветер подернул рябью, словно гусиной кожей. - Вон как холодно…
- Да, домой… - Учитель смотрел куда-то в сторону. - Где он, наш дом?
- Как где? В Питере!
- Ну конечно, - быстро оживился Валерий Митрофанович. - Естественно! Где же еще? Я и говорю - в Питере наш дом родной!
И он пошел было, сплюнув, но вернулся и таинственно прошептал, наклонившись к Мише:
- Может, скоро увидишь маму!
- Нет, правда? - подскочил Миша.
- Все может быть. Что ты скажешь тогда о своем Валерии Митрофановиче?
- Скажу, что вы очень добрый человек…
Не то морщась, не то улыбаясь, словно больной, Валерий Митрофанович еще раз погладил радостно трепещущего Мишу по голове и удалился, велев молчать.
Миша тут же передал разговор Аркашке. Но Аркашка нахмурился и тоже велел помалкивать…
Старшие ребята знали о наступлении наших и ломали головы, как им быть.
Когда белых выбили из Казани, Ларька впервые достал знамя краскома. Хотя и ему и Аркашке очень нравилась Катя, ее не позвали. Ребята забрались в подвал, в заброшенную котельную, где не было ни угля, ни дров, жили одни мокрицы…
Ларька не видел знамени с того дня, как получил его от краскома. Только проверял, на месте ли оно. Он полез на верхотуру, за котел, вытащил обернутый полотенцем сверток, смахнул паутину, медленно развернул, и все увидели плотно сложенное кумачовое полотнище.
- Руками не лапать, - приказал Ларька, когда Гусинский хотел потянуть знамя за кончик, чтобы виднее стала сделанная на нем надпись.
- Под этим знаменем, - мрачно сказал Ларька, - мы соберем свой отряд…
- Красных мстителей! - загорелся Аркашка.
- Лучше красных разведчиков. - Ларька сморщил скуластое лицо так, что глаза стали как прорези в бойнице.
- А что разведывать? - спросил Канатьев.
- Что? Прежде всего узнать, где наши.
- А чего узнавать? - вскинулся Аркашка. - Скоро здесь будут!
- Да, будут! - оскалился Ларька. - А мы?
- Что мы?
- Мы где будем?
Аркашка приуныл:
- Я почем знаю…
Но тут же снова вспыхнул:
- Слушай… давай тут останемся!
- Как ты останешься? - удивился Канатьев.
- Останемся, и все!
- Тебя увезут и не спросят, - махнул рукой Ларька. - Вот если б знать, где наши… Попробовать к ним удрать. Вернуть боевое знамя…
Ребята переглянулись, осторожно улыбаясь, уже завороженные этой мыслью…
- А Катя? - вспомнил Аркашка.
- Взяли б и ее, если б пошла.
- Погоди, а Мишка? - нахмурился Аркашка.
- Дудин, что ли? Мал.
- Что ж, мы его тут оставим?
- Всех не возьмешь.
- Всех! Выходит, мы четверо выскочим, а ребята пусть пропадают?
- Кому будет лучше, если и мы с ними пропадем, - нехотя пожал плечами Ларька.
Когда Аркашка и Ларька начинали вот так спорить, огрызаться и ссориться, Гусинского и Боба Канатьева охватывало беспокойство.
- Ну, чего опять сцепились? - завозился Канатьев, оглядываясь на Гусинского. Тот молча скорчил неодобрительную гримасу. - Еще не договорились, куда бежать, в какую сторону, как это вообще делается, а уже кидаетесь друг на дружку…
Аркашка и Ларька притихли.
- Прежде всего - революция, - проговорил Ларька. - Все другое после.
- А революция для кого? - нахмурился Аркашка. - Для всех! Значит, и для Кати и для Мишки…
- «Для всех!» - передразнил Ларька. - Сказанул тоже!
Аркашка сообразил, что тут он и правда сморозил. Стал выкручиваться, но его уже не слушали. Думали, как же все разузнать, связаться с красноармейцами…
- Может, они нас отобьют? - нерешительно поинтересовался Канатьев.
- А мы бы ударили отсюда с тыла! - тотчас подхватил Аркашка. - С белых только пыль полетит! Даешь, братва!
- Чем ты ударишь? - огрызнулся Ларька. - Если б нам оружие…
- Добудем! В бою!
- Нет, сперва надо связь установить… - Ларька стал складывать знамя, заворачивать его в полотенце. Все провожали знамя глазами…
- Ты чего? - спросил Аркашка.
- Установим с нашими связь - развернем знамя, - твердо заявил Ларька. - Будем красные разведчики…
Но они ничего не успели сделать, потому что через день пришли суровые, пожилые солдаты - санитары в линялых гимнастерках, и, стыдясь смотреть на ребят, стали, подчиняясь окрикам своих начальников, выбрасывать из казармы во двор скудное добро учителей и детей…
