— Смерть Хисту, смерть!
Кто-то грубо толкнул его с повозки. В воздух взлетели папахи. Приговор состоялся.
Андрей почувствовал на себе чей-то взгляд. Он оглянулся. На него смотрели умоляющие глаза Хиста. И тут он вспомнил, что когда-то Хист внёс свою лепту в его спасение. В душе родилась жалость: «Надо спасти. И пусть убирается подобру». Андрей машет руками, хочет остановить людской поток. Да где там. С повозки соскакивает Ергун и вонзает в грудь Хиста зализку со словами:
— За Семёна! За Власа! За тех казаков! За неё!
Толпа звереет. Понеслись голоса:
— Смерть его прихвостням!
Андрей поднял руки:
— Казаки! Успокойтесь, не распаляйтесь!
Неожиданно толпа пришла в движение. Андрей не мог понять, в чём дело. Наконец выяснилось. К повозке шёл отец Порфирий. В руках крест, и он им освящал казаков, поочерёдно поворачиваясь то на одну, то на другую сторону:
— Благослови, Господи! Благослови, Господи!
Взобравшись на повозку, он запел:
— Отче наш, иже еси на небесех! Да святится имя Твоё, да придёт Царствие Твоё...
Толпа подхватила молитву. По её окончании батюшка сказал:
— Казак, — он посмотрел на Андрея, — прав. Успокойтесь! Да простит Владыка беззаконие наше! — и, трижды кланяясь, перекрестился. — Пойду в церковь, помолюсь об убиенных душах.
Батюшка удалился. Какое-то время казаки безмолвствовали, точно не зная, что делать, лишившись своего главы. Но это длилось недолго. Как-то незаметно толпа разбилась на группы. Больше других оказалась та, которая ходила в поход с днепровцами. От этой группы вышел казак с пышными усами и по-днепровски пострижен, с оселедцем.
— Казаки! — разглаживая усы, забасил он, — мы остались без батяни. А бирюк — и тот вожака имеет. Волю Андрея! В походах — проверен! Зубец — молодец! — сказав, он важно посмотрел по сторонам, ещё раз провёл рукой по усам и спрыгнул с повозки.
Запрыгнул ещё один казак и тоже выкрикнул Андрея. Толпа стала заражаться этим именем. Андрей понял это и вскочил вновь на повозку.
— Казаки-друзеки! Я благодарен за доверие! — и он поклонился на четыре стороны, потом, выпрямившись, спросил: — Скажите, казак слово держит?
— Держит! Держит! — орёт майдан, ещё не зная, куда потом склонится их поддержка.
— Так вот! Семён просил, если с ним что случится, не оставлять его внучку, — всё стихло, — я дал ему ето слово! К тому же, казаки, я... полюбил её. Я не могу её оставить! А теперь воля ваша, казаки!
Он вытащил саблю из ножен, опустился на колени. Рядом положил саблю и папаху. Подняв голову, сказал:
— Иль милуйте, иль рубите голову, но здесь с бабами не живуть.
— И мне тоже, — Дарья вскочила на повозку и встала на колени рядом с ним.
Казаки растерялись: чё делать. Она — внучка атамана, отдавшего жизнь за них, казаков. Он — герой похода, не раз доказавший преданность казацкому делу. Слово дал! Слово, конечно, держать надо. Эх, нет мудрецов Курбата, Зосима. Они бы быстро разобрались. Однако есть! Есть! К телеге подходит седой казак. Плечи его опущены. Да и стан согнулся, ногами шаркает. Сразу видно — за спиной долгая жизнь. Еле взобрался он на повозку. Майдан замер. Поправил он усы, протёр слезящиеся глаза. Откашлялся.
— Казаки, — голос дребезжащий, — у многих из нас сердца поостыли. Но и мы были молодыми и мечтали о счастье. Не получилось. Так не будем лишать их того, чего не получилось у нас, — он наклонился, опершись рукой о повозку, тяжело соскочил на землю.
— Правильно! Правильно! Пущай живут. Нас, казаков, не забувают! Волим! — папахи полетели вверх.
Они поднялись, поклонились во все стороны и поблагодарили казачество. Потом Андрей, ссадив Дарьюшку с повозки, поднял руку:
— Казаки! Можно мне сказать свою думу?
— Давай! Давай!
— Предлагаю в атаманы моего друзека Митяя. Казак он боевой и, главное, — верный.
Круг избрал Митяя.
Перед отъездом по настоянию казаков отец Порфирий обвенчал молодых в церкви. Казачество преподнесло им богатые подарки. Провожали их до московской границы чуть не всем кошем. На прощание сказали:
— Понадобится помощь, свистни! Все будем!
