Казаки посопели, покряхтели, переглянулись меж собой. По их взглядам можно было понять, что действия молодого есаула им по душе.
— Да, можно и послати. Особливо пущай смотрют балки, увалы, — посоветовали они.
Первый погляд Андрей решил сделать сам, хотя взятые в поход бывалые казаки это не одобрили.
— Есаул должен быть при отряде! — заявили они.
Но Андрей был упрям. В душе он боялся, что его первый самостоятельный поход из-за недогляда может быть провален. И не потому, что он им не доверял, просто ему казалось, что давно не участвовавшие в таких походах казаки могут проглядеть какую-нибудь мелочь, а она...
Схоронив отряд в одной из балок, он с несколькими казаками на белых конях и в белых плащах двинулся на разведку. Путь Андрей избрал странный. Он не повёл отрядик на юг, а взял направление на восток. После дня пути, короткого отдыха он повернул на юг. На третий день он повернул на запад. Его выбор оказался правильным. Ногайцы ожидали их с севера. Двум казакам, бывалому и новичку, Андрей приказал вернуться их дорогой и привести весь отряд тем же путём.
Нападения с юга ногайцы не ожидали. Внезапность сделала своё дело. Застав ногайцев врасплох, казаки нещадно их порубали, не выпустив ни одной живой души, и, развернув их стада, погнали на север. Обдумывая отход, Андрей решил разделить отряд на две части, чтобы достойно встретить преследователей, если они окажутся. А что они будут, Андрей не сомневался. В пылу битвы кто-то из ногайцев мог и схорониться. После их ухода он поскачет к своим, а те организуют преследование.
Есаул взял большую часть отряда с собой. И эту часть отряда он разделил на две части: если нападут на одних, другие зайдут с тыла. Это решение есаула было разумным. Как думал Андрей, так оно и случилось. Ногайцы немедленно послали погоню. Тысяцкий, ведший отряд татар, не мог и подумать, что его ждёт засада. Что ни делал тысяцкий, чтобы остановить бегство отряда, ничего не получалось. Страх был сильнее плётки тысяцкого. И тысяцкий попал в плен.
С триумфом вернулся Андрей из первого своего самостоятельного похода. Казацкий кош гулял по этому случаю несколько дней. Когда гулянье наконец закончилось, к казакам неожиданно пришла беда. Поздно ночью в атаманову дверь кто-то постучал. Стук был таким громким, торопливым, что Семён, услышав его, подумал: «Беда кака-то!»
— Кто? — заорал он с лежанки.
— Я! — атаман узнал голос Авдея. — Беда, атаман! Черна болесть! Четверо уже померло. Ко мне не выходи! Мня трясёть, — предупредил он.
— Чё надо-то? — атаман стоял у двери.
— Я уйду к собе. Прикажи подпереть дверь и сожги наш курень!
— Что-о! — удивлённо заорал атаман.
— Я говорю: сожги нас! Спасай казачество! Да racy не жалей. Прощай, атаман! Не поминай лихом!
До атамана донеслись его торопливые шаги. «Как же так?! — мелькнуло в голове атамана, — только вчерась я с ним встречался и на те!..» Но он понял, что медлить нельзя. Иначе погибнет всё казачество. Он поднял свою опору: Зосима, Курбата.
Услышав сообщение атамана, они враз проговорили:
— Чего, атаман, стоишь. Спасай кош!
Курбат поднял Андрея и его людей. Объяснив казакам, в чём дело, Курбат оглядел растерянных казаков, опустив голову, понурым голосом сказал:
— Нас спасёт только огонь. Они об этом знають. Просили подпереть дверь... Надоть, дети мои, вам жить, надоть, — он вздохнул и добавил: — С богом!
Работа закипела. Все поняли страшную угрозу. Вход пошло всё: сено, дрова, будылье. Вскоре огонь столбом взметнулся в небо, понеслись крики о помощи, проклятия, стоны и нечеловеческий рёв. Казаки стояли с непокрытыми головами. По их обветренным мужественным лицам текли слёзы. Все вспоминали поступок Авдея. То был настоящий казак! Голоса под огнём стихали. Потом затихли совсем. И только потрескивавшее пламя говорило о страшном событии, только что случившемся на их глазах. Весь кош пришёл к церкви, когда шла заупокойная служба. Поступок Авдея многим открыл глаза на высокое звание «казак».
