«И мы, холопи твои, — пишут послы Ивану, — Антонью говорили: и то ты, Антоней, чинишь не гораздо, государево великое дело мечешь, а нас бесчестишь, а нам за государево дело как не стоять? Да говоря, государь, мы пошли от него из избы и пришли мы, холопи твои, к себе в избу, и тотчас пришел к нам литвин ротмистров Миколаев человек Жебридовского и говорить нам: велите деи своим людям накладываться, а утре вам ехати к собе и приставы деи утро к вам будут»[143]. Ввиду этого, памятуя царский наказ, послы подчинились тому, что они называли «конечной неволею», и отступились от своего требования, однако не совсем, как мы сейчас увидим.
Они попытались еще раз, при помощи новой уловки, отстоять формальную сторону притязаний своего царя на Ливонию. Переговоры близились уже к концу. Согласие, казалось, было достигнуто сторонами по всем пунктам. Срок перемирия был определен в десять лет, начиная с Крещения Христова 1582 года. Решено было, что Баторий первый отправит к Ивану своих послов для ратификации договора (на Троицын день), а потом Иван своих (на Успеньев день). Были написаны договорные грамоты, и назначен уже был день для присяги, которой обе стороны должны были скрепить условия договора. Королевские послы радовались, что приходит конец их трудам, и радовались тем более, что Замойский торопил их кончать дело поскорее, указывая на невыносимое положение армии под Псковом и на новую опасность, которая, как казалось ему, приближается к Речи Посполитой. В лагерь польского гетмана явился шведский посол итальянец Лаврентий Каньоло и стал просить о свободном пропуске к Поссевино, но получил отказ. Замойскому почуялись в этом козни Швеции против Речи Посполитой.
И вот в тот момент, когда Поссевино и послы Батория были уверены в том, что все недоразумения устранены и остается только скрепить договор присягой, русские потребовали написать в перемирной грамоте, что Иван уступает Баторию свою вотчину Ливонию. Опять спорили два дня. Збаражский и Гарабурда не знали, что им делать, и обратились за инструкцией к Замойскому. Канцлер согласился удовлетворить требование московских послов, лишь бы только мир поскорее был заключен, но тут оказалось, что благодаря содействию Поссевино все решилось в пользу польской стороны.
Наконец 15 января состоялся обмен договорными грамотами и принесена была присяга; русские строго исполнили церемониал, установленный для этого Иваном: они целовали крест, который поднес им, согласно приказанию царя, новгородский владыка. Послы Батория принесли присягу по католическому обряду, причем к ним присоединился и Гарабурда, хотя он был православный, что доставило немалое удовольствие Поссевино.
Известие о заключении мира произвело сильную радость в лагере Замойского под Псковом и среди осажденных в Пскове. Когда в Псков явился 18 января с этой вестью от московских послов гонец Александр Васильевич Хрущев, горожане бросились целовать ему ноги, называя его архангелом мира. Вражда к неприятелю как будто оказалась забыта. Псковитяне со своих городских стен приветствовали всадников Замойского, ездивших вокруг крепости. Знатнейшие псковские граждане явились к Замойскому, чтобы выразить гетману радость и благодарность по случаю заключения мира. Баторий и Замойский, главные зачинщики войны, довольны были ее исходом, потому что цель, ради которой она предпринималась, была достигнута; довольны они были и тем, что их противники в Польше должны были теперь замолкнуть ввиду блестящего успеха, увенчавшего их военные планы. Рад был миру и Иван, ибо ему удалось отстоять те условия, какие он «по конечной неволе» готов был принять. Рады были и Ивановы послы, ибо исполнили в точности данный им наказ и таким образом избежали царского гнева. Наконец, чувство удовлетворения испытывал посредник, папский посол Поссевино: ему удалось, как по крайней мере он сам считал, осуществить ту цель, которую он себе наметил. Враждующие стороны подчинились авторитету главы католической церкви, о чем свидетельствовали договорные грамоты; следовательно, был достигнут важный успех в деле торжества католической веры на земле, служить которому был призван Поссевино вместе со своим орденом.
