Далее Иван высмеял последние условия, предложенные Баторием, и защищал, призывая в помощь историю, свои права на Ливонию. Он‑де государь наследственный, а Баторий пришлец только. И этот пришлец осмеливается не только отнимать у него наследственные владения, но требует еще выхода, то есть уплаты издержек. «А за что нам тобе выход давати, — спрашивает Иван. — Нас же ты воевал, да такое плененье учинил, да на нас же правь убыток. Кто тебе заставливал воевать? Мы тобе о том не били челом, чтоб ты пожаловал воевать. Правь собе на том, кто тебе заставливал воевать, а нам тобе не за что платити. Еще пригоже тобе нам тые убытки заплатити, что ты напрасно землю нашу приходя воевал, да и людей всех даром отдать».
На следующий день после прибытия Дзержека явился в Полоцк и московский гонец, привезший литовским сенаторам от московских бояр письмо с просьбой посодействовать установлению мира; Баторий в этом письме обвинялся в нарушении присяги и происходящем кровопролитии.
Король, несмотря на оскорбления, которые нанес ему Иван, переговоров не прервал. Но теперь московские послы отказывались от прежних своих предложений и соглашались уступить Речи Посполитой только четыре замка в Ливонии и города в Курляндии.
На следующий день, 19 июля, к послам явился папский нунций Антонио Поссевино, которого они приняли с большими почестями — вышли ему навстречу из своего шатра на далекое расстояние и после при всяком упоминании имени папы привставали со своих мест. Однако все убеждения Поссевино заключить мир на условиях Батория не увенчались успехом. Послы стояли на своем, не отступая ни на йоту от своих последних предложений. После того как Поссевино, возвратившись к королю, доложил о результате беседы с послами, Баторий снова дал им аудиенцию, но уже прощальную. В присутствии и от имени короля виленский воевода объявил им, что король, принимая во внимание пренебрежение к своей особе от их князя, который присылает столь изменчивые предложения, имеет основание искать возмездия на их особах, ибо они по своим поступкам не послы, а шпионы, но, будучи христианским государем, этого он не сделает; он предпочитает по отношению к ним проявить милосердие.
Послам напомнили, что прежде они готовы были уступить всю Ливонию и спор велся только о нескольких ничтожных городишках, из‑за которых они и послали гонца к своему государю, подавая надежду, что и эти города будут их государем уступлены. А в это время их государь послал своих людей опустошать королевские области, в которых они немало вреда произвели и немало умертвили людей невинных, чего король московским людям не делал; тех, которых он брал в плен, не убивали, а принимали на королевскую службу, если они того хотели; тех же, которые не желали, король без всякой обиды отпускал в свою землю. Впрочем, те, которые вторглись в королевские пределы, не много нарадовались, так как получали достойное возмездие, лишь только встречались с королевскими людьми. Король, взяв себе на помощь справедливого и всемогущего Бога, постарается возмездие получить не на их ничтожных посольских особах или убогих людях, но на том, кто повыше их. Дело теперь пойдет уже не об одной ливонской земле, но обо всех владениях их князя.
Выслушав эту речь и ударив королю челом, послы покинули аудиенцию, не сказав ни слова. При иных условиях Баторий давно бы отправил их назад, но в те дни ему приходилось считаться с разного рода обстоятельствами. В распрю его с царем вмешался папа, и он, как добрый католик, не мог оставить без всякого внимания того, чего желал от него глава католической церкви. Во-вторых, даже его ближайшие советники колебались, когда дело касалось войны — продолжать ее или нет. Были такие, кто предлагал заключить мир на условиях, предложенных в последний раз Иваном. Если идти в пределы Московского государства, говорили они, придется там зимовать. Как же быть в этом случае с солдатами, которым нечем станет платить? Впрочем, эти люди были в меньшинстве.
На оскорбления, нанесенные Иваном, Баторий ответил не менее резким письмом. По его поручению ответ царю составил Замойский. По оскорбительности выражений это письмо далеко оставило за собой то, что написал Иван. Король вспоминал ход событий со своего вступления на престол, опровергал все обвинения, которые царь на него возводил, и, в свою очередь, обвинял Ивана в клятвопреступлении, ненасытности и высокомерии, прибавляя к этому сильные выражения об разврате и жестокости. Ивану достаются такие прозвания, как «ядовитый клеветник чужой совести и плохой страж своей собственной», «палач людей, а не государь», «Каин», «Фараон», «Фаларис», «Ирод», «Нерон»; жизнь его, обычаи и дела называются гнусными и языческими и т. п. В заключение, в издевку над трусостью Ивана, следовал вызов на поединок. «Возьми оружие, — говорит король, — сядь на коня, сойдись со мною в избранный, урочный час, покажи, каков ты муж и насколько ты доверяешь правоте своей; рассудим наш спор мечом, чтобы меньше кровь христианская проливалась».
