— На сей раз?..
Волчица сверкнула на него желто-зелеными глазами и белоснежные зубы оскалила.
— Конина — тоже еда, Иван-царевич, добрая еда. Но на сей раз мы от нее откажемся. — Она поглядела на краюшку неба, виднеющуюся меж дерев. — Ну ступай, требуй своего коня, ты его честно заслужил. Да только послушай моего совета: нынче ночью глаз не смыкай, понял?
И, не сказав более ни слова, волчица скрылась в кустах.
Зато Баба-Яга никуда не скрылась. Неторопливо шагая лесом к жуткому забору, издали слышал Иван вопли и ругань. Правда, ничего нового из них не почерпнул.
Взойдя на конюшню, он, как всегда вежливо, поприветствовал старую хрычовку и справился о самочувствии лошадей. Они были все взмыленные, дико вращали глазами, но ни на что не жаловались, хоть некоторых и покусали малость за щетки. При виде Ивана все бочком-бочком разбрелись по яслям, будто он сам волк, а не человек, подчиняющий себе и птиц, и зверей, и насекомых.
— Знатно ты их вышколил, — встретила его Баба-Яга (голос ее был приветливей, чем он ожидал). — Ну что с тобой поделаешь, выбирай себе завтра поутру хорошего аль худого.
Она даже на улыбку расщедрилась, ежели слово такое уместно в применении к ее образине. Иван подумал бы, что ведьма смирилась со своим поражением, когда б не зло, витающее в воздухе, точно запах кипящего уксуса. Улыбка Бабы-Яги столь же неверна, как лед весенней порою, недаром волчица его предостерегала. Иван себе наказал глаз не смыкать ночью — благо, при здешних порядках это нетрудно. Даже когда Баба-Яга вышла из конюшни, он остался начеку, будто натянутая тетива.
Ужин ждал его под ведром, как обычно. Опять хлеб и творог, а к ним куриная ножка. Поглядел на еду и снова прикрыл. Хлебом и творогом он сыт на всю оставшуюся жизнь, а мяса под крышею Бабы-Яги и подавно в рот не возьмет.
Лучше уж поголодать напоследок.
Так и сидел впотьмах, опершись подбородком на рукоять сабли, а по теням и бликам, что метались в избушке, понимал, что не один он нынче бодрствует. Но Баба-Яга за день отоспалась, он же лишь самую малость соснул в лесу. Более всего настораживали Ивана звуки варева бурлящего. Свою доверчивость он оставил в прошлом, когда без оглядки верил в доброту всех людей. Теперь же, когда навидался злобы, порою бывал так же осмотрителен, как его любимая жена. Вполне в характере Бабы-Яги притвориться побежденной, отдать ему коня, а после заполучить его назад какой-нибудь бесовской уловкой. Содрогнулся он при мысли о том, что она ему уготовила, и посулил себе, покуда у нее гостюет, ни крошки, ни капли в рот не брать — будь то вино, чтобы вспрыснуть проводы, иль хлеб да творог в дорогу, будь они неладны.
Но курятина...
Он опять приподнял ведро, прикрывавшее пищу. Пахнет вкусно. «Не ешь мяса», — предостерегала его пчела. Он все думал, что она о человечине, но ведь это и так понятно, к чему предупреждать? Нет, не просто так положила ему Баба-Яга эту аппетитную ножку. Иван принюхался, и волосы у него дыбом встали. Ничего он не ведал о зельях и ядах, окромя того, коим обмазал оружье свое перед схваткой с Кощеем Бессмертным. Но теперь он знал наверное: курятину положила ему злодейка не чтоб накормить, а чтоб усыпить его.
Так усыпить, чтоб он боле не проснулся.
Глянул он в раскрытую дверь конюшни на избушку: что ж там такое варится ведьмино зелье иль каша в чугунке?
— Проголодалась бабулька, — послышался тихий тягучий голос.
Волчица оперлась передними лапами на окошко. Во тьме сверкали зеленые глаза. Лошади зашевелились, но заржать ни одна не посмела.
— Поспешай, Иван-царевич, коль рассвет хочешь увидать.
— Она что, отравить меня надумала?
— Добро бы только отравить... Так будешь выбираться отсюда иль разговоры станем разговаривать?
Не успела волчица спрыгнуть с окна, а Иван уж выскочил из конюшни.
— Она дозволила мне взять коня. Какого брать-то?.. Он помертвел, услыхав в ночной тиши знакомый звук. Кто-то нож точит. Что ж ему делать-то? Еще минута, и он кинулся бы отсюда прочь в любую сторону, кроме верной.
— Иль подождать, а? Присоветуй что-нибудь, — попросил он с отчаяньем в голосе.
