Стрельцин сверкнул на него глазом.
— Верно, не гоже. Но из песни слова не выкинешь. На это Ивану ничего не оставалось, как небрежно и удивленно приподнять бровь. Подглядев эту привычку у батюшки, а позднее у гвардии капитана Акимова, он день-деньской упражнялся перед зеркалом, едва тик не нажил, покамест не одолел тонкую науку. За бровью последовало слово, бьющее не в бровь, а в глаз (так мог выговаривать один отец):
— Объяснись.
Взор Стрельцина выразил не виданное доселе почтение. Ежели царевич говорит царю подобно, стало быть, и поступить может по-царски. Среди предков Ивана такие государи числятся, что не только Дмитрий Васильевич, а и богатырь иной с лица бы спал.
Прежде чем ответить, поклонился главный управитель в пояс.
— Одно у меня объясненье, царевич, — деньги. Выкуп за невесту. Небось помнишь из наших занятий: ежели дочь царская иль боярская замуж идет, ее жених обязан представить доказательство того, что сможет содержать жену, иными словами, реестр всего накопленного, унаследованного и награбленного. А к тому еще преподнесть отцу невесты иль ее семье богатый дар.
— Помню, Дмитрий Василич, я-то помню! — поспешно перебил Иван. — А ты вот помнишь ли, что не далее как вчера мне об сем толковал?
— Не далее?
— Не далее. И незачем повторяться.
— Воля твоя, царевич...
Заглянув в стоящий на столе кувшин, Иван обнаружил, что в нем еще сбитень остался, еле теплый, правда: пергаментный вихрь задул под ним спиртовку. Иван хотел было снова ее разжечь, да раздумал: еще от прошлого колдовства мозоли на пальцах не зажили.
— Отведай-ка лучше сбитня. Разговор-то у нас, я чай, будет долгий, так не грех и подкрепиться.
— Благодарствую, царевич.
Иван с сомнением поглядел на первого министра. Может, все же велеть чего покрепче? Для водки, пожалуй, поздновато. Поразмыслив, он кликнул челядинца:
— Меду нам, да поживей!
Им тотчас подали кувшин меду (Иван величал его «сбитень для взрослых»). Он налил до краев себе и Стрельцину. Царевич в молодые свои лета успел к горячительному привыкнуть — недаром дружбу водил с гвардии капитаном Акимовым, а вот какие откровения последуют от главного управителя после третьей иль четвертой чаши, можно было только гадать.
Достойнейший вояка Акимов имел на сей предмет свои взгляды. К примеру, говаривал он не раз, что, ежели царь перепьет на пиру всю местную знать, а заодно и послов иноземных, тогда и в прочих делах ни перед кем не оплошает. Во мнении капитана Акимова, кубок есть оружье не хуже меча, стрелы иль дружины. С ведома царя-батюшки он обучил Ивана пить столь же изрядно, сколь мечом владеть, поелику то и другое может быть в равной мере опасно иль полезно, смотря по тому, как с этим управляться.
От Акимова узнал Иван, что на каждый стакан водки надобно выпивать воды впятеро, а на каждый кубок вина — втрое. И челядь должна знать, когда поднесть господину воды заместо спиртного, да так, чтоб остальные гости ничего не заподозрили. Но покамест Иван здоровьем был крепок и перепивал всех собутыльников, не соблюдая подобных предосторожностей. Глядя на золотистую жидкость в чаше, чувствуя, как терпкий запах меда щекочет ноздри, он сразу повеселел и даже примирился на время с унылым своим существованием.
— Ну что, нальем глаза-то? — бросил он вызов главному управителю и залпом осушил чашу.
К немалому его удивленью, Дмитрий Васильевич от него не отстал, хоть и был сорока годами старше. Скажи кто Ивану, что этот старый сморчок столь охоч до горячительного, он бы только в лицо ему рассмеялся. А тут, видя, как седовласый, седобородый старец опрокидывает чашу за чашей и под стол валиться не думает, испытал к нему некоторое уважение.
— Итак, — продолжал Иван, опомнившись, — в старые времена был обычай давать выкуп за невесту. Ныне же, напротив, отцу невесты сундуки отворять приходится, верно?
— То-то и оно! Приданое жениху за невестой дают. А вашему батюшке трижды мошною трясти придется.
— Чертовщина! — выпалил Иван, позабыв о приличиях.
— Точно так, Ваше Высочество. Хорлов не шибко богат, три дочери....
— ...есть три дочери, никуда не денешься. Иль, может, тебе лучше с батюшкой да с матушкой об сем потолковать?.. — В голосе Ивана прорезалась злость не по летам, буйный молодецкий нрав запросился наружу.
