Итак, 1969 год. Я приехал в Лондон и понял, что лучше всего баллотироваться на должность вице-президента ICSID. К тому времени я завел приятельские отношения почти со всеми заметными людьми в мировом промышленном дизайне. Вместе с тем я всерьез отнесся к предупреждению Жозин де Крессоньер, канадской коллеги и друга: «Юрий, лучше сними свою кандидатуру. Против тебя проголосуют все, и даже представители социалистических стран — да, за Прагу. Будет скандал». Но мне деваться было некуда. У меня — директива. Будь что будет, а самоотвод исключен; так я Жозин и сказал.
Вышло так, как она говорила: выступающие даже не называли мое имя в числе других претендентов на должность. Это сделали американцы — Генри Дрейфус, Джим Фултон и Артур Пулос. Их поддержали британцы, в том числе лорд Пол Райли. Меня внесли в списки и все же выбрали вице-президентом. К немалому моему удивлению.
А в 1977 году зарубежные коллеги предложили мне стать президентом ICSID. Я доложил об этом в международный отдел ЦК КПСС. Там долго думали. С одной стороны — не вполне благонадежный я. С другой — советский дизайнер во главе международного профессионального союза; заманчиво, престижно. К тому же явное признание заслуг: ВНИИТЭ, десять его филиалов по всей стране, успешно проведенный в Москве конгресс того же ICSID в 75-м... Мне дали добро, я дал согласие на участие в выборах. И оказался в одном списке претендентов... с Жозин. Когда это выяснилось, я тут же предложил удалить себя из списка. Тут, честно говоря, было не до международного отдела: дружба дороже. Жозин, однако, не позволила — сказала: «Пусть решат выборы».
Я выступал после кандидата из Польши — прекрасного дизайнера, но очень многословного оратора. Заготовленная программная речь, таким образом, не годилась. Пришлось сымпровизировать и ограничиться всего одним предложением: «Я профессиональный дизайнер и очень хороший человек». Говорил я по-английски, и very good man прозвучало двусмысленно — еще и как «очень хороший мужчина». Честное слово, я этого не хотел.
А тогда весь зал — двести делегатов, 57 стран — грохнул от смеха. Проголосовали за меня, а с Жозин мы так и остались добрыми друзьями.
Остается добавить, что, когда меня — уже президента ICSID — в очередной раз не пустили на заседание исполкома бюро в Париж, оттуда пришло гневное письмо, которое грозило политическими неприятностями нашей власти. С тех пор меня туда пускали безотказно. А потом вообще все изменилось.
— И на I Съезде народных депутатов СССР в 1989-м вы выступили против Горбачева — несмотря на то что именно при нем появился Союз дизайнеров СССР.
— Горбачев к этому никакого отношения не имел. Организация была неудачной — говорю как ее председатель. Мертворожденная контора: своих денег еще толком не было, государственных — уже не было. Ни один проект союза в жизнь не воплотился. Ни планировка Серебряного Бора, ни московский Дизайн-центр, ни собственный Дом дизайнеров — вроде Дома литераторов или Дома художников... А вот общество «Мемориал», которое мы вместе с другими творческими союзами предложили учредить в СССР, живет до сих пор! Предложением не ограничились: в самом начале мы предоставили «Мемориалу» валютный счет союза.
Интересная деталь. В 1989 году в Осаке мне вручили ключи от города и диплом «За выдающийся вклад в развитие дизайна в СССР и на международном уровне». Японцы — за развитие советского дизайна; приятно и утешительно, хоть и горько. После развала Советского Союза я понял, что делать мне тут нечего. Моя дочка получила приглашение работать в Великобритании — она была очень талантливым человеком, юристом, и я поехал с ней. Жили за городом, я это очень люблю. Потом дочь умерла, и я вернулся.
— Работали в Британии?
— Практически нет. Ко времени отъезда мне было далеко за семьдесят, пора и честь знать. Нам многое удалось, еще больше — не получилось, по разным причинам; но главное, что нынешним молодым коллегам в России не приходится начинать на пустом месте. А сам я ни сейчас, ни раньше не гнался за славой, за патентами. К тому же патентование здесь — занятие муторное, поэтому у меня почти нет авторских свидетельств.
