— Сегодня вы поступили бы так же?
— Конечно. Чтобы понять, чем была бы Россия без ваучерной приватизации, достаточно взглянуть на соседнюю Украину. Во всех более или менее успешно развивающихся странах бывшего соцлагеря приватизация была масштабной и последовательной. Кстати, отношение к ней тоже везде одинаково. Независимо от того, в какой форме она проводилась, 70—80 процентов населения высказываются за пересмотр ее итогов.
— Вы были согласны со всем, что тогда делала гайдаровская команда?
— Нет, конечно. Было немало ошибок. Для гайдаровского кабинета характерно минимальное погружение в детали. Предельно простые решения, рассчитанные на очень быстрые эффекты. Но винить его в этом сложно. У гайдаровцев, как тогда любили говорить, был только один патрон, чтобы убить тигра. На реформы, требующие кропотливой системной, институциональной работы, попросту не было времени и сил. Приоритетом считались нормализация денежного обращения и запуск базовых рыночных механизмов. И в целом они справились с этой миссией.
— Ваш бывший синтезовский одноклубник Андрей Илларионов по-иному оценивает роль Егора Тимуровича и его команды.
— Я бы не стал слишком серьезно относиться к мнению Илларионова о персоналиях. К сожалению, Андрей не может существовать без личного врага, персональный конфликт является основным драйвером его самореализации как эксперта. Трудно назвать человека из той первоначальной гайдаровско-чубайсовской команды, с которым бы не конфликтовал Андрей. Он умудрился испортить отношения почти со всеми. В том числе и со мной.
...Мы познакомились в 1982 году на Всесоюзной студенческой олимпиаде по экономике. После олимпиады, которая в тот год проходила в Ташкенте и на которой я, кстати, занял второе место (первое, согласно тогдашним неписаным правилам, получил «хозяин»), мы подружились и очень долго сохраняли хорошие отношения. А в 1995 году в моей трудовой книжке появилась курьезная запись: «Уволен за отказ от исполнения своих должностных обязанностей». Я был на тот момент замдиректора возглавляемого Андреем Института экономического анализа. Илларионов тогда вступил в непримиримый конфликт с Джеффри Саксом (американский экономист, в 1991—1994 годах руководитель группы экономических советников президента РФ. — «Итоги»), вместе с которым создал институт, и фондом Форда, на гранты которого тот существовал. Попытавшись склонить Илларионова к компромиссу, я натолкнулся на жесткую конфронтацию с его стороны. Написал заявление об уходе, но Андрей был настолько взвинчен, что решил, что увольнение по собственному будет недостаточным наказанием для меня...
Что же касается Гайдара, то приведу один факт: накануне его прихода в правительство на совещаниях у Олега Лобова (был тогда такой вице-премьер) всерьез обсуждался вопрос заготовки осиновой коры в качестве продовольственного ресурса. Вот уровень мышления предшественников Гайдара и масштабы хаоса, в котором находилась тогда экономика России! Если бы не гайдаровские реформы, страну ждала бы неминуемая социально-экономическая катастрофа.
— Глупо, наверное, спрашивать, какую сторону баррикад вы выбрали в октябре 1993 года. Но насколько трудным был для вас этот выбор?
— Не могу сказать, что я с большим энтузиазмом поддержал действия Ельцина. Это была рискованная, авантюрная политика, подрывающая легитимность всей политической системы. Но симпатизировать Хасбулатову и Руцкому и тем людям, которых они сплотили вокруг себя, тоже считал невозможным. Я слишком хорошо знал эту среду. Это люди, устремленные в прошлое, у которых не было никаких конструктивных идей. Ночь накануне штурма Белого дома я провел на Новом Арбате, в здании, где собралась значительная часть депутатов, не согласных с позицией руководства Верховного Совета. С верхних этажей было хорошо видно, что происходит в окрестностях Белого дома. Помню, как в 4—5 часов утра мимо нас проехала колонна бронетехники. Потом началась стрельба... Конечно, все это оставило очень тяжелый осадок.
— Что было после Верховного Совета?
— Я баллотировался в Госдуму — не прошел. Потом попытался избраться в петербургский ЗакС. Набрал большинство голосов в своем округе, но подвела явка: выборы были признаны несостоявшимися. Наступил период личного кризиса. Я перепробовал довольно много разных занятий, пока в конце концов Джеффри Сакс не пригласил меня на работу в Институт экономического анализа. Два года работы в институте показали, что как эксперт я гораздо более успешен, чем как политический деятель, и это наложило отпечаток на мою дальнейшую карьеру. Когда я вернулся во власть, у меня совершенно не было страха выпасть из обоймы. Я дважды уходил из правительства по своей инициативе, возвращаясь к экспертной работе. Первое приглашение занять серьезную должность получил в 1995 году: мне предложили пост руководителя экспертного управления президента. Я отказался. Где-то через год последовало еще одно предложение, которое я тоже отклонил. А на следующее, в 1997 году, согласился: Чубайс, его тогда только что назначили первым вице-премьером, предложил мне стать первым замминистра труда и социального развития и начать реализовывать те реформы, которые я до этого разрабатывал как эксперт. Речь шла о комплексном обновлении всей социальной сферы, включая пенсионную систему и систему здравоохранения.
